– Вы – красавица! – проговорил горбун.
– Конечно, m-lle Жанна красавица, – подтвердил и мальчик. Меар сделала реверанс и быстро ответила:
– Благодарю вас, мои друзья, но позвольте мне вам не поверить. Во-первых, я вас не считаю за судей, а во-вторых, если я и красавица, то разве только на время осады.
Отдаленный звук колокола смешался со смехом Жанны, будто желая прекратить его.
– Что это? – прислушиваясь, произнесла певица.
– Опять пожар, наверное. Город горит с двух концов. Шарль мял левкои, высунувшись из окна.
– Ничего не видно!
– Не надо открывать окон, мальчик.
– Выйдемте в сад. Шарль, я совсем не дышу воздухом.
– Вы подвергаетесь опасности, m-lle, выходя на улицу.
– Ну что же? Чем я хуже тех, кто сражается?
Месяц белел облачком на дневном небе, пахло резедой, и дальние боевые раскаты делали будто еще более мирным небольшой сад в высоких стенах. В одном окне парусом раздувалась короткая белая занавеска. На декольтированные плечи Жанна набросила совсем простой вязаный платок старой Блуа. Мальчик начал, будто занимая гостью в салоне:
– Вы читали, как герцогиня Люксембургская выехала в открытом экипаже навстречу врагам?
– Да. Она храбрая девушка.
– Они приставили пистолет ей ко лбу, свалили кучера и отвезли ее в плен. Она сказала: «Свидетельствую перед Богом и человечеством о вашем варварстве!»
– Можно было бы счесть эти слова за напыщенные в обычное время, теперь они нужны и святы.
– Г. Метерлинк ранен в сражении…
Певица крепко сжала руку мальчику, будто желая сказать ему что-то необычайно важное, но вышло только:
– Вы учитесь где-нибудь, Шарль?
– Я хожу в контору папы и присматриваюсь, через год он собирался взять меня в плаванье. Но теперь, теперь сколько бы я дал, что бы мне было девятнадцать лет!
– Что же бы вы сделали?
– Дрался бы! – губы мальчика хотели вздрогнуть, но он их прикусил, чтобы они были сжаты по-мужски.
– Проберитесь во Францию и сделайтесь бой-скоутом!
– Вы думаете, это возможно?
– Теперь все возможно. Возможно, если немцы сюда явятся, я буду поливать их кипятком из-за жалюзи, как делали двести лет тому назад!
– M-lle Жанна.
– Что, милый?
– Если бы я был большим, я полюбил бы только вас.
– Спасибо, Шарль.
Месяц позолотел на посиневшем кусочке неба, тленье явственно доносилось с ветром, пальба стихала, было слышно далекое карканье за городом.
– Как много ворон!
– Они там, за укреплениями.
– Боже мой! Вы знаете, Шарль, они прежде всего выклевывают глаза…
– Это у скота, у живого, мне говорили…
– Вы думаете, только у живых?
– Да, m-lle Жанна. Мертвые все равно не видят. Меар, забывшись, опустила платок, и тело красавицы откровенно давало себя освещать желто-молочному свету. Она говорила будто для себя, не думая, что Шарлю двенадцать лет.
– Я часто пела Вагнера. Говорят, это героическое искусство. Это тупо и бездушно, и как мелко. Теперь все проще и больше, когда каждый лифт-бой обращается в бой-скоута.
Мальчик сполз к ногам певицы и осторожно целовал воланы такого некстати нарядного платья. Казалось, он плакал, прикусив губы. Наконец она заметила его и сказала:
– Идемте домой, Шарль. Вот мы погуляли, и ничего с нами не случилось.
– Хорошо, m-lle, что вы – бельгийка. Вы красавица и героиня.
– Это потому, что я вышла в сад поглядеть на месяц? Это не трудно, Шарль.
– Нет, потому, что при вас чувствуешь себя уверенным и сильным, большим и бодрым.
Мельком улыбнувшись, Жанна заметила:
– Может быть, это просто потому, что я слишком люблю жизнь и несколько легкомысленна, не знаю…
Комната г-жи Меар выходила в сад, но была во втором этаже, так что не было видно Мезы, протекавшей невдалеке, а лишь противоположная стена, едва скрываемая зеленью редко посаженных лип. В комнат было светлее, нежели в столовой, хотя старинность дома и обстановки налагала известную мрачность и на нее. Только разноцветные тюльпаны в фаянсовых, белых с желтыми и зелеными разводами, горшках да белая короткая занавеска на мелких клетках рамы веселили низенькую горницу. Расстроенный маленький рояль звучал вроде клавесина, когда Жанна вполголоса пела:
Шарль пошевелился у окна и сказал задумчиво:
– Это наш Гретри!
– Да, это он. Я прежде плохо знала его. Вы знаете, что поют певцы? Я у вас отыскала эти ноты и чувствую, что, смотря на наши поля и холмы, подставляя мальчиком лоб под наш бельгийский ветер, – Гретри в Париже мог вспомнить эти милые, человечные песни.