— Ну хорошо, но что же это имеет общего с цементом?
— С цементом… Ну вот, например, у вас есть грузовики, правда?
— Да, у меня есть грузовики.
— Ну вот, видите. И бензин вам дают, а это еще важнее. Тут есть один такой человечек, он мог бы достать цемент, хороший цемент. Только надо бы… Видите ли, у него там разные дела, так если бы вы дали ему грузовики, человек сразу бы иначе заговорил.
Алексей сжал кулаки.
— Это не мои грузовики и не мой бензин.
— Кто же говорит, что ваш? Кабы ваш, так никто и просить бы не стал… Что свое, то свое. А так у вас и цемент будет и человеку поможете.
— Да ведь это, товарищ Волчин, называется просто злоупотреблением.
— Ну, уж сейчас и злоупотребление! Все так делают, иначе ничего бы сейчас и не вышло, надо же как-то устраиваться. А у вас чем дальше, тем хуже будет… Пока вы только мусор убираете, а когда начнется настоящая работа, вы с материалом совсем зашьетесь.
— Вы, ваша контора обязаны доставлять мне материал.
Волчин выпятил губы, выпустив целую тучу дыма.
— Ну, разумеется… Контора обязана доставлять все, все, что у нее есть. А что у нас есть? Ничего… Вот такой цемент, как вы видели. А кирпич, а железо, а доски, а потом еще, когда дело дойдет до всяких там рам, красок, лаков… Ничего же нет! Вы забываете о том, что война…
— Так что же вы за контора? И зачем здесь сидят десятки работников?
— Контора как контора, и работники — по штату. Только, видите ли, все зависит от того, как подойти — официально или по-человечески.
— Вы это называете по-человечески?
— Да вы напрасно волнуетесь, Алексей Михайлович, никто же вас ни к чему не принуждает. Ну, я вам расскажу, например, такую историю: инженер тут один, вы его даже, наверно, знаете. И тоже с материалом были затруднения. А тут как раз ремонтировали один такой особняк, ну там-то материал был, да еще какой материал! Вот инженер, значит, и послал своих людей туда на работу, вот ему и с материалом было легче.
— Как на работу?
— Да ведь у него там целая куча рабочих. Утром они пришли, прораб проверил, а потом пошли в другое место. И все довольны. И особняк быстро отремонтировали, и инженер дефицитный материал получил.
— И прораб на даровой рабочей силе заработал, правда?
— Всякому жить надо, Алексей Михайлович.
— И вы не боитесь?
Волчин взглянул на него прищуренными глазами.
— Чего же мне бояться? Я свое делаю, красть не краду… Тут уж многие на меня жаловались… А куда они пойдут? К моему начальнику. А мой начальник — мы с ним знакомы двадцать лет — послушает, послушает, а потом при встрече и смеется: опять были, Степа, опять мне на тебя в жилетку плакались. Вот и все. А я вам даю хороший совет, Алексей Михайлович. Сейчас по первоначалу еще ничего, а потом вы совсем зашьетесь… Так уж лучше сразу завязать отношения с людьми, чтоб всякий был заинтересован, вы сами понимаете… На зарплату прожить невозможно, надо ж как-то устраиваться. Да и вам самим было бы легче.
— Ну, я такой легкости не ищу.
— Как угодно, как угодно… Я ведь только советую.
— Это бандитизм!
Волчин встал.
— Я вас попрошу не оскорблять меня, Алексей Михайлович, убедительно прошу. Я старый, опытный работник и, кроме благодарности за свою работу, ничего до сих пор не видел. Вы горячитесь, это ваше дело, но я вас попрошу относиться ко мне, как полагается. Я нахожусь при исполнении обязанностей и оскорблять себя не позволю.
Алексей вышел, кипя гневом. Хуже всего то, что не пройдет и двух дней, как снова придется звонить или ходить к этому Волчину. Опять не будет досок, цемента, гвоздей, опять придется бегать, умолять, теряя драгоценное время на выпрашивание того, что ему полагалось по закону, что было нужно, наконец, не ему лично, а электростанции.
Мастер Фабюк с неизменной трубкой в зубах зашел в маленькую, наскоро сколоченную из досок контору, которую Алексей выстроил себе около сторожки, узнать о результатах.
— Так как же с цементом? Ждать или брать этот?
— На какого черта брать? Чтобы все обвалилось?
— Конечно, обвалится, — согласился Фабюк. — А другой будет?
— Должен быть, я на голову стану, а будет!
— А Волчин что говорит?
— Волчин — это бандит, — возразил Алексей.
Фабюк передвинул трубку в другой угол рта и молчал.
— Вы его знаете? — спросил Алексей.
— Кто его не знает… Он в этой конторе уже пятнадцать лет сидит. Разумеется, знаю.
— Пятнадцать лет сидит, а больше сидеть не будет.
Фабюк подошел ближе.
— Товарищ инженер, он сидел и будет сидеть. Ничего вы ему не сделаете.
— Почему это?
— Да так, знакомства у него, он разным людям услуги оказывает… Нет, его-то не тронут.
— Что ж, вы хотите убедить меня, что уж и порядочных людей нет?
— Кто ж это говорит? Только ведь теперь так… И не всегда разберешь, что в порядке, а что не в порядке. Вот я сам работал, квартира одна ремонтировалась… И все было — и алебастр, и цемент, и известь, и краска. Работа кипела. Кажется, все в порядке? Ну, а в случае чего, Волчин и напомнит, как он эту квартиру ремонтировал, как хлопотал, бегал. А если бы не он, так и сейчас бы еще не кончили, потому, и краски нет, и клею нет, и алебастр в дефиците. А Волчин умеет похлопотать, достать, угодить. А человеку потом уж и неудобно в это дело впутываться… Строительная контора сейчас — это ого!
— Так что же? Тоже красть? — рассердился Алексей.
Фабюк огляделся, куда сплюнуть, но свежие доски сверкали такой чистотой, что он раздумал.
— Он и не крадет. Только лучше уж вы с ним не воюйте. А то еще съедят вас, товарищ инженер!
— Как съедят?
— Ну, постараются, чтоб на ваше место другой сел, у которого рука полегче. Всякому хочется заработать, а здесь такая огромная работа, столько народу при ней прокормиться может. Вот они и посадят кого-нибудь своего.
— А вы тоже так устраиваетесь?
Фабюк вынул изо рта трубку.
— Я? А мне на что? Я специалист, я всегда могу подработать, сколько нужно. Не всякий ждет, пока ему жилкооп отремонтирует, вот и идут ко мне. У меня столько работы, что только бы дня хватило. Меня-то эти шахер-махеры не интересуют.
— Ну и я не намерен ими интересоваться.
— Вы — другое дело. Я что? Мастер. Сделал свое и ушел. А вы руководитель работ. В случае чего, кого будут привлекать к ответственности? Фабюка? Нет. Инженера Дороша спросят, почему работа не двигается. Так уж вы лучше не задирайте его, товарищ инженер, а то трудно будет. На приказах вы далеко не уедете, — бессознательно повторил он слова Волчина.
Алексей пожал плечами.
— Я уж его обругал бандитом, так что все равно Он ничего не захочет делать.
— Он не такой обидчивый, — мало ли его ругают? Человек он спокойный, не злопамятный. Ну, так как же с цементом-то будет?
— Подождем еще до завтра, я сегодня постараюсь что-нибудь сделать.
Фабюк, тяжело ступая, вышел. Алексей придвинул к себе телефон и принялся дозваниваться. Его посылали из учреждения в учреждение, но он решил, что добьется своего.
Работа распалась теперь на две части: одна — это была настоящая работа. Грохотал бросаемый в железные вагонетки щебень, скрипели подъемные краны, по всей территории, как муравьи, сновали женщины. И это было ясно, просто, убедительно.
Но были еще и звонки, беготня, ожидание в приемных, переговоры с учреждениями, с заводами, был, наконец, Волчин и десятки ему подобных, и это пожирало массу времени и нервов, поглощало энергию и вместе с тем казалось бессмысленным и глупым. Хотя Алексей скоро разобрался, что главное заключалось как раз в том — в этой бесцельной, унизительной беготне по учреждениям, в которых засели комбинаторы, и что ему уже до конца придется вести с ними войну, дающую весьма умеренные результаты, потому что трудно разорвать липкую паутину дружеских связей, одолжений, общих интересов. Он старался спихивать эти хлопоты на Розанова, но это не всегда давало хороший результат: молодой человек не умел ссориться, не умел стучать кулаком по столу.
Но, словно вопреки всему и несмотря ни на что, работа подвигалась. Была проложена вторая линия узкоколейки, пришли новые отряды женщин. Из обкома прислали бригаду молодых техников-комсомольцев, и на строительстве кипела жизнь, белыми султанами вздымались мелкие взрывы, скрипели подъемные краны, со всех сторон бежали вагонетки со щебнем, с шумом высыпая свое содержимое в глубокие воронки, оставшиеся от взрывов.