Как уместен здесь, например, иронический стих «Тебя спасаю от злодея»! Все вместе взятое дает мне право назвать процитированное стихотворение удачным.
Бродя по городу, поэт умел видеть, как
Газовых рожков блестящие сердца В зеркальных окнах трепетали…B дубовой роще он примечал, как «выгнутые корни деревьев извивались серыми ужами». Смотря на тюльпан, нарисованный на оконном стекле художником Морозом, он мог думать о тюльпане живом такими стихами:
Даль окуталась туманом, Молчаливо сад заснул, И глазетовым тюльпаном На стекле мороз блеснул. Но душа не унывает, — Знаю я, что в свой черед На окне тюльпан растает, А на клумбе зацветет.Своеобразно смотрел он на мир:
Покуда я живу, вселенная сияет. Умру — со мной умрет бестрепетно она… Мой дух ее живит, живит и согревает, И без него она ничтожна и темна.Оригинально по мысли, хотя далеко не безупречно по форме, следующее стихотворение:
Чужой толпе, чужой природе, Он жаждал бурь и шумных битв, Не видел Бога в небосводе И на земле не знал молитв. Любви не ведая прекрасной, Он людям зло свое принес. И умер он… И труп безгласный Зарыли ближние без слез. Но над его могильным ложем, В тени разросшихся кустов, Весной душистою прохожим Запели птицы про любовь.Если бы в этом стихотворении не было «шумных битв», «прекрасных любовей», «безгласных трупов» и «душистых весен», оно несомненно много выиграло бы.
Выписываю еще одно стихотворение, очаровывающее против воли: в нем так много непосредственности, что невольно прощаешь и его, по выражению обывателя, «задушевность» и его несколько мещанскую тональность. Называется оно «Май»:
Бледный вечер весны и задумчив и тих, Зарумянен вечерней зарею, Грустно в окна глядит; и слагается стих, И теснится мечта за мечтою. Что-то грустно душе, что-то сердцу больней, Иль взгрустнулося мне о бывалом? Это май-баловник, это май-чародей Веет свежим своим опахалом. Там, за душной чертою столичных громад, На степях светозарной природы, Звонко птицы поют, и плывет аромат, И журчат сладкоструйные воды. И дрожит под росою душистых полей Бледный ландыш склоненным бокалом,— Это май-баловник, это май-чародей Веет свежим своим опахалом. Дорогая моя! Если б встретиться нам В звучном празднике юного мая— И сиренью дышать, и внимать соловьям, Мир любви и страстей обнимая! О, как счастлив бы стал я любовью твоей, Сколько грез в моем сердце усталом Этот май-баловник, этот май-чародей Разбудил бы своим опахалом!..«Бледный вечер», «бледный ландыш», «душная черта», наконец, даже «светозарная природа» — вот что хочется похвалить в этих стихах. Но сколько в них «грустно глядящих в окна вечерних зорь», «усталых сердец», «звонко поющих птиц» и других банальностей!..
А как вам понравится такая вещица:
Ты пришла ко мне, малютка, Ранним утром, В час, когда душистей незабудка, И блистают тучи перламутром. Ты пришла и рассмеялась Слишком звонко. В этом смехе много мне сказалось: В нем звучала хитрость не ребенка… Понял я — вчера недаром Ночью лунной Ты, краснея и пылая жаром, Вышла в сад походкою бесшумной!..Мне она нравится определенно, несмотря на «туч блистающие перламутром» (у кого только их не на «бесшумные походки», «пыланье жаром»… В этой вещице есть что-то, что я могу обозначить поэзией.
Закончу я свой обзор приведением «Элегии» из цикла «Траурные песни»:
Мои надгробные цветы Должны быть розовой окраски: Не все я выплакал мечты, Не все поведал миру сказки. Не допил я любовных снов Благоуханную отраву, И не допел своих стихов, И не донес к сединам славу. А как был ясен мой рассвет! Как много чувств в душе таилось! Но я страдал, я был поэт, Во мне живое сердце билось. И пал я жертвой суеты, С безумной жаждой снов и ласки! Мои надгробные цветы Должны быть розовой окраски!