Наконец, всю эту сволочь убрали. Один за другим стали выступать ораторы, старавшиеся поднять престиж революционных организаций на должную высоту. И толпа одумалась. А когда кто-то крикнул, что следует переменить президиум, толпа загудела, закричала «долой».
И черносотенную свору прогнали.
Председателем выбрали Жиделева.
Товарищами — Вас. Петровича Кузнеца и меня.
Вновь выступавшие ораторы окончательно утвердили поколебленный, было, авторитет Совета и комитетов и внесли целый ряд практических предложений.
Решено было создать особую коллегию из рабочих, в которую вошли бы по два представителя от каждой фабрики и завода.
Коллегия будет работать при Продовольственной управе, следить за ходом работ и держать непрерывную связь с избирателями, чтобы рабочие постоянно были в курсе всех продовольственных дел. Кроме того, были намечены делегации:
1) к Временному правительству,
2) в Отдел снабжения при Петербургском Совете рабочих и солдатских депутатов,
3) к Салазкину в Нижний и
4) на места закупок хлеба агентами Кинешемского союза, чтобы рабочие могли убедиться, как трудно закупать хлеб, как много на местах всяческих препятствий и самых неожиданных осложнений.
По возвращении делегаты расхолодят рабочую массу, убежденную, что хлеба нет лишь потому, что местная Продовольственная управа ничего не делает.
5 октября 1917 г.
Собрались представители фабрик и выбрали делегации.
Через спекулянта Кузнецова решили достать для рабочих (незаконно) до тридцати вагонов муки на деньги, собранные фабричными комитетами.
Продовольственная управа тут в стороне.
Пришлось бежать на фабрику Витова, откуда пришли печальные вести: рабочие вышли, кричат, волнуются и не хотят посылать делегатов на совещанье при управе. Пришли с Самойловым и после 20-минутной беседы убедили рабочих в необходимости выбрать представителей. Выбрали, послали.
Только что пришли от Витова, звонят и просят к Дербеневу.
Пошли туда с Балашевым, но дело оказалось ликвидированным: суматоху подняли две бабы, поругавшиеся между собой и втянувшие в перебранку собрание.
Сегодня совместное заседание с фабрикантами.
Завтра Продовольственная управа заседает совместно с уличными комитетами, фабрично-заводскими комитетами и общественными организациями.
Пришла телеграмма с известием, что к Иванову движется маршрутный поезд в сорок вагонов хлеба. И радостно, и не верится.
Состоялась беседа с товарищами железнодорожниками «О социализме». Явилось человек до ста.
Слушали с величайшим вниманием. Интерес, по-видимому, огромный. Этими собеседованиями еще крепче спаивается железнодорожный комитет с Советом.
Теперь отношения между нами самые дружеские.
В Шуе совершенно аналогичная картина: то же движение вразброд, та же гоньба на Совет и фабричные комитеты.
Октябрь
26–30 октября 1917 г.
Надвинулись грозные события. Два месяца назад мы переживали такую горячку в корниловские дни. Теперь, повидимому, «дни Керенского».
Передаю только самое, самое главное. Вчера было заседание Совета. Последние дни и в рабочих массах и в полку мы подготовляли товарищей к событиям, которые можно было предвидеть с точностью до одного дня. Часов в 8 вечера я звонил в Москву. Редактор «Известий Совета» сообщил:
«Временное правительство свергнуто…»
Помчался, как оглашенный, в Совет, сообщил. Неистовый взрыв радости, аплодисментов, несмолкаемых криков восторга. Словом, все то, что было при свержении Николая II.
Только диву даешься: свергли «социалиста» Керенского, Александра IV, как говорят солдаты, — радость у всех настолько яркая, искренняя и огромная, будто свергли вампира, злейшего изо всех царей.
Выбрали революционный штаб из пяти человек.
Я состою в нем председателем.
Полк с нами, целиком стоит на защите Совета.
Наши ближайшие задачи: 1) немедленно ввести во всех учреждениях контроль революционного штаба, повсюду расставить караулы; 2) реквизировать средства передвижения; 3) установить связь с областью.
При разрешении первой задачи никаких препятствий не встретилось. Со второй — вышел казус. Когда запросили автомобильную команду, — ответ получили тот же, что и в корниловские дни:
«Автомобили поломаны». Позже оказалось, — разобраны.
Начальника автомобильной команды фата-офицеришку, яро ненавидящего Советы, постановили отправить на фронт или посадить под арест.
Связь с областью наладилась скоро.
Отовсюду запрашивали по телефону. Мы сообщали — что узнавали сами.
Между прочим, поздно вечером, местный железнодорожный комитет обратился с просьбой убедить Шуйский Совет снять свой контроль на станции.
От имени штаба, на свой риск, я снесся по телефону с Шуей, объяснил Совету, как обстоит дело с железнодорожниками у нас, указал, что мы работаем с ними в тесном контакте и считаем лишним свой контроль. Я предложил им немедленно снять контроль. Через полчаса местный железнодорожный комитет был извещен о том, что контроль в Шуе снят.
27-то, в 10 час. утра почтово-телеграфные рабочие и служащие прекратили работу.
Прекратили потому, что считали принципиально неприемлемым рабочий контроль.
Мотивировали уклончиво, неопределенно; соглашались, что главная причина не в технических неудобствах, не в том, что наши контролеры мешают работать, оскорбляют и проч.
Проскальзывала мысль о том, что Временное правительство является единственной властью, и иной власти они не признают. Они — частичка общего Союза, а ЦК в Москве распорядился прекратить работу немедленно, лишь только Советы поставят контроль. Они, следовательно, выполняли постановление ЦК, подчиняясь дисциплине, исполняя профессиональный долг. Но было тут что-то другое. Несколько человек главарей с кадетским образом мыслей подбивали, застращивали, вели за собою остальных. Надо было торопиться и принимать экстренные, решительные меры. Они предъявили свой ультиматум о контроле еще с 26-го числа, обозначив срок 12-ю час. дня 27-го. В 3 часа у нас было советское собрание. На это собрание мы и призвали их представителей дать точный, ясный, окончательный ответ.
Представителя они выбрали, по-видимому, неудачно. Многие потом от него открещивались и не считали для себя обязательным и приемлемым его заявления. Он заявил, что почтовики
1) поддерживают целиком Временное правительство;
2) будут работать на обе стороны;
3) будут отсылать каждую телеграмму по принадлежности, не извещая о том Совет.
По всем трем пунктам его разбили и поставили в такое положение, что он должен был признаться, что не стоит в лагере революционной демократии.
Члены Совета были возмущены до глубины души.
Приняли суровую резолюцию:
Разрешить пятерке, в случае необходимости, принять по отношению к почтовикам любые репрессивные меры, вплоть до ареста.
Представителю почтовиков поручили снестись с ЦК и известить о результатах Совет, который должен был собраться 27-го в 6 час. вечера. Но почтовики, не известив Совет, кончили работу 27-го в 10 час. утра.
28-го все они были арестованы на собрании и препровождены в Куваевскую столовую под стражу.
Ночью мы пошли вчетвером, — все члены Революционного штаба, — объяснить им серьезность положения.
Говорить пришлось, главным образом, мне.
Главной целью я поставил себе разъяснение разнородности интересов в их собственной среде. Разбил их на высших и низших, противопоставляя интересы одних интересам других, и внес таким образом дезорганизацию в пока еще единую их массу.
В горячке советских прений 27-го многие отрицали в почтовиках демократов. Это, разумеется, неверно: они в большинстве своем те же пролетарии.
Другой вопрос, — их общественная роль, степень пролетарской сознательности и активности в революционную эпоху.
Беседа, по-видимому, подействовала.