Пильщики несколько смутились. Они никак не ожидали, что в этом дворе их ждет такой афронт. Думали, что спилят себе на дровишки старый беспаспортный дуб-корягу, ан, оказывается, дерево-то даже в бумаги занесено.
– Что ты мне картинки тычешь? – сказал тот, что давеча оттолкнул Женьчу. – Что я, картинок, что ли, не видал? Гляди, я тебе такое нарисую… Мало ли что летом было. А теперь померз совсем, засох.
– Сам засохни! – не выдержал Женьча, увидев, что прибыла подмога в лице Федора Николаевича.
Федор Николаевич осторожно и вежливо, как всегда, раздвинул круг ребят и подошел к пильщикам.
– Будьте добры, предъявите, пожалуйста, разрешение на пилку. У вас, вероятно, есть? – сказал он, обращаясь к пильщикам.
Пильщики нехотя поднялись, оставив пилу в пропиленной расщелине ствола. Но, пользуясь тем, что они отошли, Женьча и Коля поспешили выдернуть пилу из раны, нанесенной старому дереву. Федор Николаевич внимательно прочел документ и подтвердил, что дуб никак нельзя считать сухостоем: он дает лист, от него летом во дворе и тень и свежесть. Федор Николаевич сказал, что готов пойти вместе с пильщиками туда, где им выдали разрешение на спилку сухостоя, и отстаивать там несправедливо обиженное дерево. Пильщики, видимо, уже поняли, что дело грозит неприятностями.
– Ладно, сходим узнаем, если охота, – сказал тот, который был поразговорчивее. – Делать вам, видать, нечего! – проворчал он, поднимая пилу и направляясь к воротам.
Молчаливый спутник его последовал за ним.
– Идем, идем, папа! – взбудораженно настаивал Коля.
И все – и Катюшка, и Женьча, и Викторин, и все соседские ребята, и двое тех мальчишек, что недавно напали на Колю, когда тот нес краски, – все двинулись к воротам, сопровождая пильщиков и крича:
– И пойдем! А что?.. И докажем!.. А пилить не дадим! Нет такого советского закона, чтобы живые деревья зря пилить!
В воротах, пропустив вперед своего молчаливого спутника, пильщик остановился, потоптался немножко, а потом сказал, обращаясь к Федору Николаевичу:
– А ну вас всех!.. Некогда нам с вами в контору ходить. Нам тут еще в других дворах управиться нужно. Коли время есть, так идите сами. А дуб этот все равно конченый. Лето придет – сами увидите.
Свистом, улюлюканьем, торжествующим гомоном ответила на это ребятня. И все повалили обратно смотреть, не сильно ли повредили пилой старый дуб. Рана была глубокая. Пила не только прорезала толщу коры, но и успела повредить древесину. Решили наложить пластырь, обвязать тряпками пораненное место и терпеливо ждать лета.
Коля смущенно отобрал свои рисунки, которые ходили по рукам, молча выслушал все похвалы и ушел домой, внутренне довольный, с пылающими ушами.
– А рисунки мои без спросу брать в следующий раз я все-таки тебе не советую, – сказал он на всякий случай Кате – для порядку больше, чтобы не забывалась.
К весне, когда уже потеплело, но дуб, на который теперь с таким нетерпением поглядывали все во дворе, стоял еще нагой, нелюдимый, с перебинтованным стволом, вернулся с фронта Степан Порфирьевич Стриганов, отец Женьчи. Узнав об этом, Коля тотчас же помчался к Стригановым, чтобы поздравить старого знакомца с благополучным прибытием.
Степан Порфирьевич, непривычно усталый, сидел за столом и пил чай. На нем была выгоревшая солдатская гимнастерка с зелеными фронтовыми погонами. Он встал, и на груди его блеснул гвардейский знак; качнувшись, звякнули орден Славы и несколько медалей на ярких муаровых колодках. В первую минуту Коле показалось, что плотник засунул одну руку в карман и что-то собирается вынуть оттуда. «Какую-нибудь интересную штучку привез», – подумал Коля. Но тут он увидел, что рука у Степана Порфирьевича как-то странно засунута за пояс, а протянул плотник Коле, чтобы поздороваться, левую руку. И пораженный Коля понял, что не рука, а пустой рукав заткнут аккуратно под пояс у Степана Порфирьевича. Коля поспешно убрал за спину правую руку и смущенно протянул левую.
– Да, Коля, теперь приучайся ко мне с этого боку заходить, – усмехнулся невесело плотник. – Обкорнали меня на одну сторону. Ну, стало быть, ничего… В немецкой земле моя рука зарыта. Ихней земли, значит, достиг все-таки… Ну, садись, Коля, давай чай пить. Женьча, налей… Рассказывай, как вы тут управлялись. Вырос ты больно. Встретил бы на улице – не признал бы сразу. Ничего. Худоват маленько, а в кости ладный. Ну как, виды рисуешь по-прежнему?
– Рисую немножко, – пробормотал тихонько Коля.
– Что ж тут немножко? Теперь вроде уж и помножку пора, – сказал плотник. – А я вот, брат Коля, шабаш, отработал. – Он погладил себя по пустому рукаву. – Помнишь, говорил я тебе, как человек от рожденья поставлен: чтоб жить ему в радости. И голова, мол, у него и руки. И рукам этим теперь воля широкая – что хочешь работай. А я вот, выходит, уж не на все руки, а на одну остатнюю – полчеловека. Какой я, к шуту, плотник-работник, если у меня одна рука, да и то левая! Куда я теперь годный?