Янина слушала потупившись и, сказав еще несколько малозначащих слов, ушла. Весь вечер она проплакала.
Однажды, в середине лета, она возвратилась из города с большим букетом цветов. Она не понесла его к себе, а, проскользнув незаметно вдоль стены бокового флигеля, положила на подоконник к учителю музыки.
Всю зиму он не подходил к роялю, так как почти не вставал с постели; сейчас он играл. Услышав шаги за открытым окном, он хрипло спросил, не отрывая рук от клавишей:
— Это ты, пташка?
Обернувшись и увидев стоявшую за окном женщину, он удивился. Как и все жильцы дома, он знал Янину в лицо.
— Какие красивые цветы! — воскликнул он, с трудом приподнимаясь. — До чего ж вы добры! Цветы — моя страсть!
— Цветы прислала вам сиротка, — тихо сказала женщина.
— Как ей живется? Бедное прелестное дитя! Мне хотелось бы повидать ее!
— Я пришлю ее к вам, — обещала панна Янина.
Музыкант хотел еще что-то сказать, но тяжелый приступ кашля помешал ему. Поднимаясь по лестнице старого дома, панна Янина шептала:
— И на него надеяться нечего. Ему недолго жить!.
Осенью люди стали поговаривать, что учительница, как видно, больна, так как еле ходит и очень плохо выглядит. Но Янина не была больна, ее, повидимому, угнетали какие-то тяжкие заботы, тяжкие скорей всего потому, что сил у нее было мало.
Однажды она пришла к Злотке не за покупками, а просто поговорить.
— Ах, милая, — сказала она, — какое несчастье, что я не могу получить уроки. Я уже и шитьем занялась, но все равно очень туго приходится!
— Не беда, — утешала ее Злотка, — как-нибудь проживете! А потом, может, легче станет!
— Я не привыкла к такой нужде, — продолжала Янина. — Когда умер мой отец — он был чиновником, а при нем я ни в чем не нуждалась — я жила в разных домах… Жалованье получала очень маленькое, хватало только на то, чтобы скромно одеться, но условия были всегда хорошие; кто держит гувернантку, у того и обед каждый день есть, и стакан чаю, и теплая комната. Я избалована, и мне трудно все это терпеть.
Злотка пристально посмотрела на опечаленную женщину.
— А я советую терпеть… мне кажется, есть кое-что такое, что может мучить больше, чем голод и холод…
— Есть, конечно, есть! — прошептала женщина.
Она сплела свои маленькие исхудалые руки и облокотилась на уставленный бутылками прилавок. Так стояла она долго, потом сказала:
— Весной я постараюсь найти какое-нибудь место и уеду.
— Не советую этого делать, — возразила лавочница.
— Почему?
— Об этом вы себя спросите.
В слова эти был вложен тайный смысл. Янина покраснела не то от гнева, не то от страха.
— Любопытно знать, — запальчиво сказала она, — почему я не вправе поступать так, как для меня лучше! Зиму я еще здесь проживу, непременно проживу, потому что очень боюсь морозов…
— Если вы боитесь морозов, — подхватила Злотка, — то почему бы вам не выехать из этого старого холодного дома еще до начала зимы и не поискать места с теплой комнатой?
Янина смутилась.
— Ладно уж, — ответила она, — зиму проживу как-нибудь… а к весне, может быть, господь поможет… и если дела мои хоть немного поправятся, я останусь здесь; мне очень, очень хочется здесь остаться…
Она не только была удручена заботами, ее угнетал какой-то страх. Разговаривая с людьми, она старалась не встречаться с ними взглядом, опускала глаза или отводила их в сторону, отчего всегда казалась смущенной. Видно было, что Янина не умела вести даже самое скромное хозяйство и питала пристрастие к вещам, которые были ей не по средствам. Ее расточительность не распространялась на одежду. Она как будто навсегда отказалась даже от помыслов о кокетстве, нарядах, изяществе. С тех пор как она появилась в этом доме, ее видели в одном и том же платье, в одной и той же шляпке; платье было уже сильно поношенным, а вылинявший цветок на шляпке превратился в грязную тряпочку. Но Янина любила сласти, цветы и птиц. Она приносила из города цветы, пирожные, конфеты, завела еще одну канарейку, уставила подоконник горшками с растениями. А потом по целым неделям не посылала в кухмистерскую за обедом и самые необходимые продукты брала у Злотки в долг. Ее поступки и образ жизни говорили о том, что она принадлежит к числу тех женщин, которые на всю жизнь остаются слабыми, робкими и беспомощными детьми.