— Панна Марцианна! — окликнул он ее еще издали. — Добрый вечер, панна Марцианна!
Она метнула в его сторону испуганный взгляд, вскочила и, убежав в дом, заперла за собой дверь на засов. Сын садовника, красивый юноша, долго барабанил в дверь, но она не отперла, и он, наконец, ушел. Однако в тот же вечер пришел снова и крикнул в открытое окно:
— Пани Вежбова! Нам на завтрашний день нужны девушки — овощи копать. Как панна Марцианна, сможет прийти?
— Придет, придет! Отчего не прийти? — отозвалась из комнаты старуха. — А что же вы, пан Антоний, меня обижаете и в дом не заходите?
Парень одним махом очутился в комнате и разочарованно осмотрелся: Марцыси здесь не было.
В сумерки, когда кончался ее трудовой день и Вежбова укладывалась спать, девушка часто спускалась в овраг и, сидя здесь под ивами, лениво покачиваясь гибким телом, смотрела на темную неподвижную поверхность пруда и тихо напевала:
Белый дом богатого садовника стоял против хатки Вежбовой, но на другом берегу. От него к реке сбегал большой тенистый сад, разбитый за домом.
В саду этом, среди груш и яблонь с уже желтеющей листвой, Марцыся и еще несколько девушек разного возраста работали на грядах — выкапывали овощи из черной рыхлой земли. Воздух был свеж и прозрачен, на деревьях и кустах серебрилась осенняя паутина. Весело звенели железные лопаты, ударяясь о камень или твердые глыбы земли. Девушки за работой болтали, пересмеивались, время от времени запевали. Сегодня у Марцыси в косе был уже не вьюнок, а большой красный георгин. От быстрых движений на ее щеках выступил румянец, оживлявший бледное, похудевшее лицо. Она была молчаливее своих товарок и только блестящими глазами все вглядывалась в просветы между деревьями да напевала песни, которым учила ее мать и которые на всю жизнь остались у нее в памяти.
Придя сегодня на работу, она встретилась с Франком, который вот уже несколько месяцев служил у садовника. Он сказал Марцысе, что сейчас придет сюда Владек, чтобы потолковать с ним об одном важном деле.
Вдруг Марцыся перестала петь и оглядывать сад, потупила глаза и принялась усердно копать. На дорожке у гряд появился сын садовника. Он тотчас заговорил с нею:
— А где же ваш голубь, панна Марцианна?
— Дома остался, — ответила она неохотно и сухо.
Но этот парень, одетый франтом, был не робкого десятка. Он подошел ближе и продолжал шутливо заговаривать с нею. Видя это, девушки перемигивались, иные завистливо поглядывали на медноволосую девчонку, сумевшую приворожить такого красивого и богатого парня, который к тому же был поставлен над ними надсмотрщиком. Но Марцыся на все его заигрывания, шуточки и любезности ничего не отвечала, а когда он, наклонясь, шепнул ей что-то на ухо, глянула на него так свирепо, так грозно засверкала глазами, что он смутился, пробовал засмеяться, но не вышло. То ли рассердившись, то ли боясь, как бы она еще не осрамила его на людях грубым словом, он поспешил уйти. Тогда Марцыся подняла голову, оперлась обеими руками на лопату и процедила сквозь сжатые зубы:
— Черт бы его побрал с его шутками да любовью! Если будет приставать, так тресну его лопатой, что будет меня помнить!
В следующую минуту ее хмурое и сердитое лицо неожиданно просветлело и приняло ласковое выражение: черты его как-то смягчились, гневный румянец сошел со щек, на губах расцвела улыбка невыразимой радости и нежности. Бросив лопату, она побежала вглубь сада, где меж деревьями мелькнули две фигуры.
— Владек! — крикнула она и, запыхавшись, остановилась перед другом своего детства, которого уже с год не видела. Владка едва можно было узнать. Он вырос, возмужал, на нем был черный костюм, который казался Марцысе необыкновенно шикарным. Она стояла и смотрела ему в лицо сияющими и вместе робкими глазами. А он дружелюбно улыбался ей — видно было, что и он рад встрече.
— Здорово, Марцыся! — сказал он. И, окинув ее взглядом, добавил: — Эге, какая ты стала красивая!
Она залилась жарким румянцем от золотых прядок на лбу до ворота холщовой рубашки.
— Владек! — сказала она тихо, с расстановкой. — А ты-то какой стал… настоящий панич!
— Вот видишь! — подхватил он с гордостью. — Кто за счастьем гонится, тот иной раз и догонит его. Не таким еще буду паничом.
Он придвинулся к ней ближе и заговорил шепотом:
— Давно мы не виделись с тобой, Марцыся! Пригожая ты стала девчонка, ей-богу! А добрая и ласковая ко мне ты всегда была. Что правда то правда! Как пойдешь домой с работы, подожди меня у моста. Я тебя там встречу и провожу до дома. Хорошо?
— Подожду, — ответила она так же тихо.
— А теперь иди работай. Мне надо тут с Франком потолковать об одном важном деле, и я не хочу, чтобы меня тут увидели, когда будут тебя искать.
Марцыся отошла и смотрела издали, как оба парня, прячась за деревьями и высоким забором, совещались о чем-то с таинственным видом, оживленно жестикулируя. Казалось, они о чем-то уговариваются. Потом Владек пробежал мимо забора недалеко от гряд, где стояла Марцыся. Он был весел, глаза у него блестели. Он что-то насвистывал, а увидев Марцысю, скорчил потешную гримасу и подскочил к ней, совсем как бывало, когда они вдвоем шатались по улицам и он старался ее рассмешить.
На закате Марцыся долго стояла на мосту и, облокотясь на перила, смотрела вдаль. Небо заволоклось тучами, внизу шумно пенилась широко разлившаяся река. Мимо проходили люди и говорили, что завтра, наверное, мост разберут, потому что вода в реке все прибывает. А Марцыся ничего не слышала: стояла, глядела и ждала. Надвинулись сумерки. Проходивший мимо мужчина остановился, подошел ближе и пытался заглянуть ей в лицо. Она торопливо отвернулась и побежала домой.
Бежала в гору и все еще оглядывалась назад.
— Ой, боже мой, боже! — бормотала она про себя. — Не пришел! Не пришел! Так и не пришел!
Уже у самой вершины холма ей загородил дорогу какой-то мужчина и обнял ее за талию.
Марцыся, вырываясь, вскрикнула:
— Пустите! Чего вам от меня надо? Пустите!
— Ну, нет! — возразил сын садовника. — Теперь не отпущу! Уж больно ты мне нравишься!
Он не договорил: чья-то сильная рука ухватила его за шиворот и отшвырнула далеко.
— Владек! — ахнула Марцыся.
— Тише, не кричи! Пойдем!
Он взял ее за руку и повел к оврагу. Через минуту оба скрылись в его глубине.
А сын садовника тихонько постучал в освещенное окно:
— Я к вам по делу, пани Вежбова!
— Пожалуйте, войдите, — отозвалась она.
Он вошел, сел на лавку подле старухи, и они долго и таинственно о чем-то шептались. Раз-другой парень даже поцеловал у нее руку. Просил о чем-то, что-то обещал… А Вежбова, лукаво и снисходительно усмехаясь, только головой кивала, а порой делала вид, что сердится, и грозила ему пальцем…
В это время в овраге под ивами, в густом мраке, в котором только тускло поблескивал пруд, Марцыся и Владек разговаривали вполголоса.
— Что-то франт этот, Антек, очень к тебе приставать начал!
— Да, пристает, — подтвердила Марцыся.
— Ну, а ты что? — торопливо спросил Владек.
— На кой черт он мне! — сказала она запальчиво. — Пропади он пропадом!
Она хотела еще что-то добавить, но Владек, перебив ее, заговорил гневно и возбужденно:
— Боже тебя сохрани когда-нибудь ему поддаться! Если он еще раз тебя на дороге подстережет, кричи благим матом и бей его! Бей кулаками! Молоти, сколько сил хватит. Глаза ему выцарапай! Ты не смей никого из хлопцев слушать! Ты моя, слышишь?
Он одной рукой обнял ее за плечи.
— Ты моя! — повторил он. — Ничего, что я к тебе редко ходил и почти год с тобой не виделся: времени не было. Мне о себе подумать надо, о будущем. Но ты у меня всегда перед глазами… как сестра… Бывало, спать лягу и глаза закрою, а вижу тебя перед собой, как живую. Иной раз злишься на весь свет, на людей и свою злую долю… и вдруг как будто слышу, что ты у меня над ухом песенки свои поешь… и сразу полегчает. А сегодня, когда я увидел, как ты выросла и какая стала красивая, — ну, словно господь бог мне кусочек неба открыл! Ты Антека слушать не смей! И никого! Ты моя!