Савелов. Конечно, просить! Саша, попросите Антона Игнатьича сюда, скажите, что мы в кабинете. Чаю дайте.
Горничная выходит. В кабинете молчание. Входит Керженцев с каким-то большим бумажным свертком в руках. Лицо темное. Здоровается.
А, Антоша! Здравствуй. Что это ты бедокуришь? Мне все рассказывают. Полечись, брат, надо серьезно полечиться, так этого оставлять нельзя.
Керженцев (тихо). Да, кажется, немного захворал. Завтра думаю поехать в санаторию, отдохнуть. Надо отдохнуть.
Савелов. Отдохни, отдохни, конечно. Вот видишь, Таня, человек и без вас знает, что ему надо делать. Тут так, брат, тебя костили вот эти двое…
Татьяна Николаевна (укоризненно). Алеша! Хотите чаю, Антон Игнатьич?
Керженцев. С удовольствием, Татьяна Николаевна.
Савелов. Ты что так тихо. говоришь, Антон? (Ворчит.) «Алеша, Алеша…» Не умею я по-вашему молчать… Садись, Антон, что ж ты стоишь?
Керженцев. Вот, Татьяна Николаевна, возьмите, пожалуйста.
Татьяна Николаевна (принимает пакет). Что это?
Керженцев. Игорю игрушки. Я уже давно обещал, да как-то все не было времени, а сегодня кончал все свои дела в городе и вот, к счастью, вспомнил. Я к вам ведь проститься.
Татьяна Николаевна. Спасибо, Антон Игнатьич, Игорь будет очень рад. Я его сюда позову, пусть от вас получит.
Савелов. Нет, Танечка, мне не хочется шуму. Придет Игорь, потом и Танька потащится, и такая тут начнется персидская революция: то ли на кол сажают, то ли «ура» кричат!.. Что? Лошадь?
Керженцев. Да. Пришел я в магазин и растерялся, никак не могу угадать, что ему понравится.
Федорович. Мой Петька теперь уже автомобиль требует, не хочет лошади.
Татьяна Николаевна звонит.
Савелов. Ну, еще бы! Тоже ведь растут. Скоро до аэропланов доберутся… Вам что, Саша?
Саша. Мне звонили.
Татьяна Николаевна. Это я, Алеша. Вот, Саша, отнесите, пожалуйста, в детскую и отдайте Игорю, скажите, дядя ему принес.
Савелов. А что же ты сама, Таня, не пойдешь? Лучше сама отнеси.
Татьяна Николаевна. Мне не хочется, Алеша.
Савелов. Таня!
Татьяна Николаевна берет игрушку и молча выходит. Федорович насвистывает и смотрит по стенам уже виденные картины.
Нелепая женщина! Это она тебя боится, Антон!
Керженцев (удивленно). Меня?
Савелов. Да. Представилось что-то женщине, и вот тоже, вроде тебя, с ума сходит. Считает тебя опасным человеком.
Федорович (перебивая). Чья эта карточка, Алексей?
Савелов. Актрисы одной. Ты что ей наговорил тут, Антоша? Напрасно, голубчик, ты таких тем касаешься. Я убежден, что для тебя это было шуткой, а Таня моя насчет шуток плоха, ты ее знаешь не хуже меня.
Федорович (снова). А кто эта актриса?
Савелов. Да ты ее не знаешь! Так-то, Антон, не следовало бы. Ты улыбаешься? Или серьезен?
Керженцев молчит. Федорович искоса смотрит на него. Савелов хмурится.
Ну, конечно, шутки. А все-таки брось ты шутить, Антон! Знаю я тебя с гимназии, и всегда в твоих шутках было что-то неприятное. Когда шутят, брат, то улыбаются, а ты как раз стараешься в это время такую рожу скорчить, чтобы поджилки затряслись. Экспериментатор! Ну, что, Таня?
Татьяна Николаевна (входит). Ну конечно, рад. О чем вы здесь так горячо?
Савелов (ходит по кабинету, бросает на ходу пренебрежительно и довольно резко). О шутках. Я советовал Антону не шутить, так как не всем его шутки кажутся одинаково… удачными.
Татьяна Николаевна. Да? А что же чаю, милый Антон Игнатьич, — вам еще не подали! (Звонит.) Простите, я и не заметила!
Керженцев. Я попросил бы стакан белого вина, если это не нарушит вашего порядка.
Савелов. Ну какой такой у нас порядок!.. (Вошедшей горничной.) Саша, дайте сюда вина и два стакана: ты будешь вино, Федорович?
Федорович. Стаканчик выпью, а ты разве нет?
Савелов. Не хочется.
Татьяна Николаевна. Белого вина дадите, Саша, и два стакана.
Горничная выходит, вскоре возвращается с вином. Неловкое молчание. Савелов сдерживает себя, чтобы не выказывать Керженцеву враждебности, но с каждой минутой это становится труднее.
Савелов. Ты в какую санаторию хочешь, Антон?
Керженцев. Мне Семенов посоветовал. Есть чудесное местечко по Финляндской дороге, я уже списался. Больных, вернее, отдыхающих там мало — лес и тишина.
Савелов. А!.. Лес и тишина. Ты что же не пьешь вино? Пей. Федорович, наливай. (Насмешливо.) А на что же тебе понадобились лес и тишина?
Татьяна Николаевна. Для отдыха, конечно, о чем ты спрашиваешь, Алеша? Правда, Александр Николаевич, что сегодня наш Алеша какой-то бестолковый? Вы не сердитесь на меня, знаменитый писатель?
Савелов. Не болтай, Таня, неприятно. Да, конечно, для отдыха… Вот, Федорович, обрати внимание на человека: ему совершенно чуждо простое чувство природы, способность радоваться солнцу, воде. Правда, Антон?
Керженцев молчит.
(Раздражаясь.) Нет, и при этом он думает, что он ушел вперед, — понимаешь, Федорович? А мы с тобой, которые еще могут наслаждаться солнцем и водой, кажемся ему чем-то атавистическим, убийственно отсталым. Антон, ты не находишь, что Федорович очень похож на твоего покойного орангутанга?
Федорович. Что ж, отчасти это правда, Алексей. То есть не то что я похож…
Савелов. Не правда, а просто нелепость, своеобразная ограниченность… Что тебе, Таня? Что это за знаки еще?
Татьяна Николаевна. Ничего. Ты вина не хочешь? Послушайте, Антон Игнатьич, сегодня мы собрались в театр, вы не хотите с нами? У нас ложа.
Керженцев. С удовольствием, Татьяна Николаевна, хотя я не особенно люблю театр. Но сегодня я пойду с удовольствием.
Савелов. Не любишь? Странно! Отчего же ты его не любишь? Это в тебе что-то новое, Антон, ты продолжаешь развиваться. Знаешь, Федорович, ведь когда-то Керженцев хотел сам идти в актеры — и, по моему мнению, он был бы прекрасный актер! В нем есть этакие свойства… и вообще…
Керженцев. Мои личные свойства здесь ни при чем, Алексей.
Татьяна Николаевна. Конечно!
Керженцев. Я не люблю театр, потому что в нем плохо представляют. Для настоящей игры, которая, в конце концов, есть только сложная система притворства, театр слишком тесен. Не правда ли, Александр Николаевич?
Федорович. Я не совсем вас понимаю, Антон Игнатьич.
Савелов. А что же такое настоящая игра?
Керженцев. Истинная художественная игра может быть только в жизни.
Савелов. И поэтому ты не пошел в актеры, а остался доктором. Понимаешь, Федорович?
Федорович. Ты придираешься, Алексей! Насколько я понимаю…
Татьяна Николаевна. Ну, конечно, он бессовестно придирается. Бросьте его, милый Антон Игнатьич, пойдемте лучше в детскую. Игорь непременно хочет поцеловать вас… поцелуйте же его, Антон Игнатьич!