Последний из перечисленных, Цзэн Си, приходился внуком знаменитому ученику Конфуция, Цзэн-цзы, и, по-видимому, был самым молодым из всех.
87
Яо сказал: Шунь! Жребий неба пал на тебя! — Яо (приблизительно 2179 — 2140 гг. до н. э.), Шунь (приблизительно 2179 — 2140 гг. до н. э.), Юй (приблизительно 2140—2095 гг. до н. э. — легендарные совершенномудрые государи древности, служившие для конфуцианцев образцом гуманного и мудрого правления. Первый из них, Яо, жил в простой хижине, покрытой камышом, питался рисом и дикими травами, носил грубую одежду из пеньки, ел из простой глиняной посуды и всю жизнь прилежно трудился. В недостатках своих подданных он винил только себя. «Это я виноват, что ему нечего есть», — говорил он, услышав, что кто-то бедствует. «Это я виноват в его преступлении», — говорил о преступнике. Однако Яо полагал, что правитель не должен открыто вмешиваться в естественный ход вещей, и его подданные благоденствовали, не ощущая его отеческой опеки. Яо боялся доверить престол своему сыну, имевшему дурные наклонности, и в качестве преемника избрал простого деревенского юношу Шуня. Тот еще в молодые годы прославился как почтительный сын, отличившийся добрым нравом и поразительными способностями. Когда он земле-пашествовал у горы Лишань, каждый из соседей готов был уступить ему свое поле; когда рыбачил на озере Грома соседи рыбаки наперебой предлагали ему свои рыбные угодья; когда стал гончаром, его изделия прославились по всей округе, и очень скоро вокруг его жилища образовался целый город. Он не держал зла на своих «дурных» родичей, выдержал все испытании и стал достойным преемником Яо. В свою очередь, Шунь передал престол не своему сыну, интересовавшемуся лишь развлечениями, а Великому Юю, усмирившему потоп.
88
Тан-ван, обращаясь к Властителю Неба, сказал...— Тан-ван (приблизительно 1728—1698 гг. до н. э.) — основатель первой исторически достоверной китайской династии Инь (1711 —1066 гг. до н. э.), провозглашенной им после разгрома последнего «дурного правителя» предыдущей династии Ся — Цзе-вана. Династия Ся была, по преданию, основана совершенномудрым усмирителем потопа Юем, однако, согласно воззрениям древних китайцев, потенция Дэ, привнесенная основателем любого рода постепенно растрачивалась его наследниками, пока не исчерпывалась вовсе каким-нибудь расточителем — и тогда род угасал. Так происходило с каждой династией, на смену которой приходила другая. Потому-то Тан-ван, свергнувший прежнего правителя, хотя и демонстрирует приличествующее случаю смирение, внутренне уверен в своей правоте. И пусть даже он не принял престол из рук предшественника, подобно Шуню и Юю, а захватил его, Конфуций упоминает это имя в ряду совершенно мудрых правителей. Считалось, что само Небо вверило ему правление Поднебесной, отняв у недостойного. В подтверждение приводится его обращение к Владыке Неба после победы, а процветание Тан-вана и его рода как бы знаменует собой благословение божества, наличие «мандата Неба», который служит моральным основанием его власти над Поднебесной.
89
При Чжоу — Династия Чжоу (приблизительно 1066—221 гг. до н. э.) пришла на смену династии Инь, основанной Тан-ваном.
90
Цзы Чжан — один из учеников Конфуция; отличался широтой натуры, однако не преуспел в постижении основ туманности и долга.
91
Луский правитель Ай-гун... — как мы уже упоминали, древнее царство Лу, располагавшееся на территории нынешней провинции Шаньдун, было родиной Конфуция. Однако философ приобщился к государственным делам Лу лишь на склоне лет (в 501 г. до н. э.). Получив должность при дворе, Конфуций безуспешно пытался провести реформы, ограничивающие право наследственной аристократии Лу (к которой он сам не принадлежал), после чего ему вместе с учениками пришлось покинуть родные места. Вернулся он только через четырнадцать лет после долгих скитаний. Новый луский царь Ай-гун (495 —467 гг. до н. э.), привлеченный его громкой славой, несколько раз приглашал Конфуция к себе для беседы — данная глава представляет собой рассказ об их первой встрече в 483 г. до н. э. Ай-гун начинает с замаскированной насмешки над странным нарядом Конфуция, но, пораженный благородством его речей, зарекается смеяться над учеными. Такой прием (беседа со скептиком, посрамление которого служит прославлению учения) весьма распространен в древней китайской литературе.