Начали торговаться – свободный рынок есть свободный рынок. Если честно, то никогда не думал, что у жены прорежется талант коммерсантки самого высокого пошиба. Как скала уперлась, ни за что не желает снижать цены или же увеличить время интима хотя бы минут на пять-семь.
Вот кто, скажу я вам, довел бы до кондратия Большую семерку на переговорах по долгам нашего Отечества! Вот кто приделал бы заячьи уши швейцарским банкам и откачал все долги из Ирака, Мозамбика, Кубы и других союзничков.
В общем, торговля мне надоела. Мне, заявляю, будет гораздо выгодней, а главное, морально легче снять комсомолку с площади Ленина, чем претерпевать такое неописуемое крепостное право от своего второго я женского пола. Тем более при советской власти я почти что все это бесплатно получал.
Зина парирует, что раз так, то на инокобелях она может наварить мармелада побольше, чем со мною. Вон, пример приводит, Эльвира Фокина иномарку себе вот-вот купит для совмещения таксизма с высокодоходным амур-тужуром.
Раз так, взвиваюсь, базар окончен, мы с тобой оказались по разные стороны панели. Ступай туда, где падаль сутенерская рыло тебе будет чистить за каждый незнамо где зажатый бакс. Само собой, моментально подам на развод, ни к чему мне, понимаешь, такие мопассаны, о которых другу стыдно рассказать.
Собираю в кулак всю свою волю, чтобы обуздать желание. По-десантовски же и по известному Фрейду сублимаю его в надраивание гуталином правого полуботинка. Затем, демонстративно мурлыча детскую считалку про Тотошу, Кокошу и калошу, заодно учитываю штучные гондоны, намекая, что решительно ухожу на ловлю кайфа с пэпэпэ – так обзывались в устах замполита представительницы противоположного пола. Одновременно переругиваемся и торгуемся.
Зина аргументированно повторяет, что является не порношлюхой, но упорно желает введения свободного рынка для первоначального накопления капитала и нахождения личной ниши в общей перестройке всего этого всероссийского бардака.
Вновь парирую вечный русофобский тезис известным стишком о накоплении чувств: любовью дорожить умейте, с годами дорожить, ору, вдвойне-е-е!!!… и тихо кончаю: Любовь, Зина, не капля молофейки, не клоп в общаге на стене. Любовь – когда ты без копейки мне на скамейке при луне. Понимаешь?
– Дураков больше нет, – взорвалась она в ответ на этот стих. – Нынче все у нас продается, а если есть бабки, то и покупается. Ты получку на тачку отжимаешь, а в холодильник, небось, по три-четыре раза в день тыркаешься со своим огромным аппетитом на продукт еды. Я ишачу, сводя концы с концами, а он, видите ли, широким жестом левой ноги брючата на шкаф зашвыривает и ждет от Зиночки выломона позвоночника по-флотски! Не прощу тебе, сволочь, – всхлипывает, – того, что снимал меня в Москве над вентиляцией, как эту сучку Мэрлин Монро – мне там придатки чуть-чуть не продуло. Но теперь все у нас будет как в Америке, плейбой херов!
Молча жду иных упреков и оскорблений, из последних сил унимая невозможную чесотку в обеих руках, потому что никогда не ставил фигуры высшего постельного пилотажа выше духовных отношений, но имел глупость надеяться, что одно другому не помешает. В плену мечтал об этой расчетливой женщине нового типа. А еще раньше, в основном до перестройки, когда из-за железного занавеса прорывались к нам сквозь глушилово приятные слухи насчет забавных прибамбасов в койках так называемого свободного мира, меня вполне устраивали простонародные ночи и будни нашего с Зинулей отечественного секса. А что теперь? Правильно говорит артист Ширвиндт на концерте в честь Дня космонавтики: сукой быть, нет правды на Земле, но нет ее и на Венере.
Замечаю вдруг, что, несмотря на ужаснейший бухгалтеризм и вообще на семейный анекдот, поволокло меня к близости с Зинулей сильней, чем в турпоходе перед самой первой нашей внебрачной ночевкой. Да что там говорить, когда, еще раз это подчеркиваю, именно в плену женский образ голенькой Зинули витал над моим альтернативизмом – только он удерживал меня от опускания в скотоложство.
Короче, так она взбаламутила мой адреналин пунктами своего гнусного прейскуранта, что я решил не торговаться, но пойти ва-банк и сорвать за одну ночь как можно больше удовольствий. Потом, думаю, высплюсь и кину эту домашнюю проституцию по-румынски на всю договорную сумму. Может быть, и отлуплю Зинку от всей своей души за надругательство над личностью не мальчика, как она говорит, но мужа. Потом захвачу притыренную заначку, соберу чемоданчик и – аля-улю, гражданин Жеднов, с вещами на пересылку к наиболее бескорыстной подруге сердца.