Годится, маневрирую, извольте, мадемуазель, подвести итого с восьмого до четырнадцатого пункта включительно. Кроме того, в таких вот актах мы будем исключительно на «вы». При этом впредь я тебя намерен звать Жоржеттой.
Быстро раздеваюсь, укладываюсь, жду объявы убытков, свыкаюсь с продажностью моего брачного ложа. При этом твердо решаю отдать голос Зюганову для борьбы с проклятым этим свободным рынком услуг и товаров и подарить Анпилову пару шерстяного белья фирмы «секонд-хенд», чтобы он на зимнем митинге не так сильно трясся, распуская красную соплю.
Зина, все подбив, назвала итоговую сумму в баксах. Меня сразу затрясло, как того же Анпилова, я чуть не заорал: «Побойся Аллаха, сучка!!! До такого женского поведения тот же Мопассан не допирал!»
Однако промолчал, превозмог гнев. По-деловому прошу ликвидировать в моем заказе номер девятый и тринадцатый. Вполне, добавляю, обойдемся до лучших времен, то есть до получки, без прибамбасов этого безумного, безумного, безумного мира.
Если же, решаю про себя, Жоржетта жлобски забазлает насчет предоплаты, то я ее, как бывший мусульманин, сию же минуту зверски отлуплю и слиняю из дома к толстой поварихе Инге из кабака «Садко – богатый гость». У нее из-за меня слезы капают в харчо и в мини-пожарские котлетки.
Но, странное дело, так называемая жена насчет бабок – ни слова. Наоборот, подвырубив свет, включает джазик и именно под него демонстрирует профурсетские какие-то телодвижения стриптиза под солженицынским названием «оголтелость». При этом я ее, свою, просто не узнаю. Распустила по плечам волнистую укладку, губы облизывает, томно извивается в танце не только живота, но обоих бедер и так далее – не узнаю. Ведь раньше ее надо было буквально палкой загонять в койку! К тому же наклоняется вдруг надо мною и впервые язычком ресницы. Было от чего очуметь. Потом заглядывает в книжку «Все об эрогенных зонах партнера» и довольно нежно обкусывает оба моих уха, тихо бормоча в одно из них: «Фирма в лице Жоржетты предоставляет сегодня самому первому своему клиенту промоушен, то есть номер девятый и тринадцатый – совершенно фри, шампанское – за мой счет, а на все остальное, извини уж, Степа, скидка только в восемь процентов».
Продолжаю обалдевать. В койке пахнет то ли ландышами, то ли вообще анютиными глазками. Тут меня совсем оглоушило. Проваливаюсь в пропасть глубочайшего кайфа. И вот уже, как обещано было в Коране, валяюсь типа в раю… вокруг мельтешат местные девушки под общим названием гейши… наливают в кальян водяру, ставят ветчинку с зеленым горошком…
Но кайф, к сожалению, не вечен. Звякнул Зинулин сучий будильник. Очень было жалко выходить от голоса Жоржетты, из виртуалки – опять в реалку.
Лежу и молчу, как обворованный командировочный на вокзале. Слышу: «Извини, Степ, очень мне, поверь, грустно, но время истекло. Добавляю десять минут на духовность случившегося. Клянусь, ты меня немного вывел из реанимации, ровно год будешь моим единственным клиентом… о’кей? Потом мы с тобой скопим первоначальный капитал… откроем загородное дело с приличными девушками, которым необходимы бабки для учебы на журналисток и интимных помощниц депутатов Госдумы… а уж потом возникнет в нашей койке всамделишный коммунизм – не то что у этих идиотов… купим агентство по продаже всякого туризма… с уверенностью в затрашнем дне начну рожать детей тебе или какому-нибудь иномужу, если ты меня кинешь по-флотски… я тебя, Степ, очень люблю и тем более желаю».
Все это женское непостоянство и беспринципность сопровождалось у нас распивом шампанского, включая типично мопассановское перекладывание своими губками малинового монпансье в мой мудацкий раскрытый хавальник – иначе не скажешь.
От более подробного описания дальнейших общих наших действий и каскада полученных удовольствий воздерживаюсь принципиально. Могу только сказать, что поутрянке я не то что не кинул Зинулю на полтора стольника баксов, но щедро отслюнявил на чай. Двинуть фуфло Жоржетте, даже если она вторая твоя половина, – это вообще западло для воина и мужа.
Но целый день мучала меня мысль, что платная любовь есть масть натуральной проституции и, выходит дело, измена законному мужу не с другом дома, а с ним самим. С другой стороны, себе противоречу, разве словили бы мы, особенно она, классный кайф без перехода такового на рельсу свободного рынка? Видимо, так и прозябали бы до конца света в безнадежной холодрыге не только мои с Зинулей эрогенные зоны, но и Средняя полоса, и Черноземье, и вся остальная Евразия.
Перед работой иду в смятении чувств и мыслей в пивной бар «Где раки зимуют». Продолжаю там рассуждать, что если б не Ельцин, Чубайс и другое обширное черномордие, то с равнодушно хладнокровным телом супруги всю свою жизнь бился бы я в койке как рыба об лед. Одиноко торчу, и торчу в пивной. С одной стороны, хотелось бы по-мужски побахвалиться перед кем-нибудь, с другой – немыслимо стыдно. Это же несмываемый позорище: из заначки на иномарку муж платит жене за то, что, вполне дорожа любовью, она обязана совершать без копейки, и к тому же воя на луну от общетелесного экстаза.