– В чем, – спрашиваю сдержанно, – выражено ваше, господин Сызмальский, возмущение деятельностью служб?
– А в том, что в пробку я попал по вине вездесущей жены Лужкова, до вылета всего десять минут, по-ни-ма-е-те?
И так профурсетски, козел, высказал он этот свой виповско-первоклассный выпад против царствующей особы «вездесущей жены», а потом употребил «по-ни-ма-е-те?», что все самолюбие вдруг во мне взыграло, поскольку кроме астральных голосов, мук совести и все-го прочего вышел я на дежурство с накануне удачно поставленным диагнозом типа «с букетом вас, дорогой пациент, – гонорея и грибок нового поколения, хреново реагирующий на сулему, счет оплатите в регистратуре».
Так что я находился на службе в состоянии иронического возмущения. Вот что значит, злюсь, веяние новой жизни общества, тогда как раньше ваш диспансер босиком забегал бы вокруг моего, букет Венеры подцепившего, и даже о продуктовой взятке не заикнулись бы, не то что о счете, а просто ждали бы отстегнутой «столицы» с набором колбасы, грудинки, литовского сыра и пары банок бельдюги жареной в собственном ее соку, а теперь все блыстнуло вместе с Литвой и бесплатного для гражданина СССР медицинизма.
Будь проклята, скриплю зубами от рези, сволочь, гаденыш на пороге аттестата зрелости, шмакодявка со своим невинным видом… растерзал бы, удавил бы гадость, попадись тогда она мне под руку, и сам, думаю, будь проклят, однако радуйся, что у тебя не СПИД.
Данной тирадой хочу сказать, что контроль над собою был у меня существенно ослаблен, если вовсе не потерян. А вы, жалкою толпой сидящие на тронах, свободы, гения и славы палачи, не прерывать, руки не выкручивать…
Чем шипеть меж собою, продолжаю, господа придаточные завсегдатели, вы представьте себя на моем месте: глаза на лоб лезут: офицер мне маячит, что у фигуры чемодан набит валютой, а сама фигура подлеца выступает со своим «по-ни-ма-е-те?». Одним словом, гнидой он являлся, не ведающей, что у должностного лица тоже имеется предел наивысшего терпения, перепрыгивать который не советую, не надо.
Вежливо приглашаю его пройти в мое помещение для дальнейшего досмотра. Он опять хамит, доводя до белого каления резь в мочеполовом канале, которая, враг организма, зигзагом издевательским режет его с паха по пупок и вызывает нервный кашель.
Я и уведомляю крайне вежливо и все еще терпеливо:
– За десять иногда минут, пассажир Сызмальский, можно не только взлететь, но даже и присесть. Куда летим? И на что намекаете, говоря насчет вездесущей жены?
Самого уже шатает все та же резь в том самом, ранее указанном месте, где бесчинствует подхваченный букет Венеры, к тому же подступило к горлу желание отлить и забыться глубоким сном могилы… о Боже, если Ты есть, взгляни сверху вниз: кому-кому, а микробам тут плевать на любые чины и звания, им – что рыба, что свинья, что Пушкин с Лермонтовым, Наполеон и сифон Ильича, поговаривают, идущий аж от предков еврейской национальности.
Но вместо ответов поганый этот Сызмальский злобно шипит, пальцем тыча в потолок:
– Если самолет улетит без важной моей персоны, то вы так за это ответите… погоны ваши сомнительные на обоих плечах запылают для начала к ебене матери – не менее!
И вдобавок ко всему преподносит следующую, категорически неслыханную в нашем помещении общую угрозу:
– Мандавошки, это конец вашей карьеры!
Согласитесь, Ваша Честь, это уже не лезет ни в какие наши воздушные ворота. Все мы, помню, после этого унижения скептически переглянулись. Тогда же я от законной злобы почти что напрудил в штаны, что само по себе при рези пытка, и только затем разговнился на свою голову:
– Слово офицера, Сызмальский: самолет от вас никуда не улетит. Оформляйте, господа офицеры, найденные нарушения, реквизируя все лишние суммы в пользу государственно-го закона о вывозе, положенное оставьте при нарушителе и препроводите на борт, в случае сопротивления составляйте протокол для далеко идущих последствий – это все, я, кажется, сказал, все-е-е! Выдворяйте хама за пределы Отечества!
Затем на мандражащих цирлах балерины строевого шага спешу в сортир, где и отливаю, едва не теряя созание; оба глаза, повторяю, на лоб лезут от каверзного сверления боли в окончательно несчастном моч. канале. «За что, за что?» – мысленно вопию, укоряя высшие сферы влияния на весь злополучный ход мировой истории.