«В тяжелые дни нашей жизни росла „Дорога никуда“. Грустно звенели голоса ее в уснувшей, измученной душе Александра Степановича. О людях, стоящих на теневой стороне жизни, о нежных чувствах человеческой души, не нашедших дороги в жестком и жестоком практическом мире, писал Грин», – размышляла впоследствии Нина Николаевна (Воспоминания об Александре Грине… С. 371).
Однако отношение к роману вплоть до конца 50-х годов было предопределено теми негативными оценками, которые он получил сразу по выходе (см.: Шишов В. Рец. на кн.: Грин А. С. Дорога никуда // Книга и революция. – М., 1930. № 2. С. 41). Критики увидели в нем лишь «безысходный пессимизм и мистический туман», определив господствующее настроение как «покорность судьбе, сознание собственного бессилия» (Иполит И. Рец. на кн.: Грин А. С. Дорога никуда // Красная новь. – М.; Л., 1930. № 6. С. 202).
Понимание произведений писателя углублялось с годами. Для сегодняшнего читателя самое ценное в «Дороге никуда» – именно эта «трагическая нота». Грин «предоставляет человеку свободу выбора, зачастую оказывающуюся гибельной»; таков подлинный смысл повествования о герое «с внушительно и мрачно развивающейся судьбой», – как сказано о нем в самом романе (см.: Ковский В. Е. Реалисты и романтики… – М., 1990. С. 261).
Юноша Тиррей Давенант, которого с такой любовью вывел в этом романе Грин, во второй части становится содержателем гостиницы под именем Джемс Гравелот. Обратим внимание на 18-й полутом энциклопедии Брокгауза и Ефронана его корешке золотом оттиснуто: «Гравилат до Давенант». Все 86 книг принадлежавшей А. С. Грину энциклопедии хранятся в его феодосийском музее. По мнению Н. Ф. Тарасенко, названный полутом мог быть особенно интересен писателю тем, что в нем содержались сведения о шести его предшественниках – однофамильцах Грина по псевдониму (см.: Тарасенко Н. Ф. Дом Грина. – Симферополь, 1979. С. 35).
В 1926 г. в Москве на выставке английской гравюры в Музее изящных искусств была работа Джона Гринвуда (1885–1954) «Дорога никуда». Эта «суровая гравюра», по определению Н. Н. Грин, изображала «отрезок дороги, поднимающийся на невысокий пустынный холм и исчезающий за ним». Название понравилось Александру Степановичу настолько, что он решил воспользоваться им и переименовать роман «На теневой стороне», над которым тогда работал. «Это заглавие отчетливо отвечает сущности сюжета, темы, – говорил он Нине Николаевне. – И, заметь, художник Гринвуд. И моему имени это созвучно. Очень, очень хорошо!» (Воспоминания об Александре Грине… С. 400). Однако новое заглавие «Дорога никуда» некоторое время еще «соперничало» с прежними: «Фергюс Фергюсон», «Гостиница трех стрелков», «Гостиница Эльмерстина», «Смельчаки грез», «Человек с зеркалами», «Невидимое», «Невидимая сторона», «На теневой стороне» и др. Это были различные наброски, которые уже несли в себе элементы основного мотива, так удачно названного: «…Слова „Дорога никуда“ много говорили моему сердцу… В чем отличие такой дороги от прочих „дорог куда-то“, я мог узнать лишь в мечте или путешествии», – читаем в одном из черновиков (Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 21. Ч. 2. Л. 76). Далее писатель замышлял развить мотив дороги через некую «легенду»: «…кто по ней пойдет, тот увидит нечто, к чему будет стремиться и тосковать, среди страданий и испытаний…» (там же, л. 83).
В окончательном тексте картина «Дорога никуда» связывается с другой легендой – о таинственной, неразгаданной гибели некого Сайласа Гента, человека, зрачки которого были «лишены отражения»: «не было в них той трепетной желтой точки, какая является, если против лица сияет огонь» – как сказано в романе. Что же объединяет, с одной стороны, картину «Дорога никуда», а с другой – гибель Сайласа Гента, лишенного способности отражать видимый мир? Попробуем прокомментировать ход мысли Грина по его рукописям – они позволяют глубже проникнуть в замысел писателя.
С самого начала при знакомстве с черновиками бросается в глаза, что мотивы «дороги» (пути, тропы) и «отражения» («зеркала», которое делит путь на «светлую» и «теневую сторону») неизменно тяготеют друг к другу, как-то взаимодействуют. Вот один из примеров: «…Часть тропы, на которой вы находитесь, – полностью отражена зеркалом, с той лишь разницей, что на нашей стороне– солнечный блеск, а там… там всегда… тень» (Ф. 127. Оп. 1. Ед. хр. 11. Л. 46 об.). Основная мысль в черновиках – «войти в зеркало», ибо оно «есть вход в странные и загадочные места: целое путешествие» (Ф. 13. Оп. 1. Ед. хр. 19. Ч. 1. Л. 26, 45 об.). А в другом месте Грин разъясняет: «…Вошедший в изображение не знает, что за границей его – всегда неизвестное. Новое зеркало дает снимок ставшего известным, за ним – опять неизвестное и т. д.» (там же, л. 26).