Смертью Давенанта А. Грин как бы прощался с наивными, призрачными атрибутами приключенческо-романтической литературы. Корабль контрабандистов, на который Давенант попадает, спасаясь от преследования врагов, не может его выручить (напомним, что и в «Бегущей» присутствие Гарвея на корабле с контрабандой тоже было ложным этапом его пути). Из этой стихии «организованного риска» один выход – «в самое сердце остановки движения жизни» – в тюрьму, «мертвую точку оси бешено вращающегося колеса бытия». Ловко организованные друзьями-контрабандистами подкоп и побег – бесполезны: Давенант уже в предсмертной агонии. В самом названии романа писатель обозначил ограниченность литературы «живописного действия, интриги и волнующего секрета». Ее герои, читаем в романе, «желают всего… поспешно и ярко, как драгоценных игрушек, забывая, что действительность большей частью завязывает и развязывает узлы в длительном темпе, более работая карандашом и пером, чем яркими красками».
В «Дороге никуда» был завершен «подкоп» под авантюрно-приключенческую стилистику, начатый А. Грином в рассказе «Корабли в Лиссе» (1922) и продолженный в «Бегущей по волнам» (сложное продвижение Гарвея к своему «Несбывшемуся» было одновременно и преодолением авантюрно-приключенческого «материала»). «Фактура» приключенчества в структуре мышления Грина, видимо, на данном этапе уже не удовлетворяла его зреющим замыслам. И это раскрывают черновики, в которых с очевидностью проявляется интерес писателя к явлениям более глубокого свойства. Об этом свидетельствуют и материалы незаконченного романа «Недотрога», который, как считал сам писатель, мог бы стать лучше «Бегущей» (см.: Воспоминания об Александре Грине… С. 557). Его основная тема, по признанию писателя, вытекала из «Дороги никуда» (там же, с. 371–372). В новом романе «должно быть много горечи от столкновений „недотрог“ с действительностью, но никакой плаксивости, уныния, так как эти люди с обостренной душевной чувствительностью и любовью ко всему истинно красивому, чистому и справедливому настолько привыкают таить в себе все чувства, что они редко заметны окружающим. И лишь гибель их может иногда косвенно указать на пережитые ими страдания…» (там же, с. 385). Но и сам А. Грин был из таких «недотрог». Можно себе представить, как глубоко ранили его постоянные наскоки критиков. О нем писали тогда: «Утопия Грина… мечтает отменить самую классовую борьбу»; «Этот счастливый мир, где нет ни пролетариев, ни капиталистов… не нуждается в революциях…»; в его выдуманном мире «противоречия не сняты, а только трансформированы; исчезнув как общественная, борьба возобновляется как психологическая: в конфликт вступают хорошие и дурные начала…» (Иполит И. Рец. на кн.: Грин А. С. Дорога никуда // Красная новь, – М.; Л., 1930. № 6. С. 201–202). Подобные «обвинения» сегодня звучат как одобрение, как признание глубокого психологического, общечеловеческого содержания книг писателя.
А. А. Ревякина
Хронологическая канва жизни и творчества А. С. Грина
В работе над представленной хроникой были использованы архивы Вятской губернии, хранящиеся в Государственном архиве Кировской области (ГАКО), материалы рукописного отдела ИРЛИ и Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, а также личный архив авторов хроники.
Основным источником сведений об А. Грине является фонд писателя, находящийся в Центральном государственном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ). Здесь хранятся помимо черновиков и документов воспоминания Нины Николаевны Грин, а также дневниковые записи, которые она вела в 1931–1932 гг. – вплоть до дня смерти писателя.
1880
11 (23) августа в г. Слободском Вятской губернии у Анны Степановны и Степана Евсеевича (Стефана Евзибиевича) Гриневских родился сын Александр. Анна Степановна Ляпикова – дочь коллежского секретаря г. Вятки. Стефан Евзибиевич Гриневский – сын шляхтича из Вильно; по делу польского восстания был арестован, просидел два года в тюрьме, затем два года пробыл в ссылке в Тобольской губернии. (Грин А. С. Краткая биография… // Рукописный отдел ИРЛИ РАН. – Ф. 377. 1-е собр. № 1007).