— Рапорт. — И Глафира Ивановна загремела четками…
Неприятно подействовал этот звук на присутствовавших. Каждый из них знал, что когда барыня гремит четками* — дело неладно: жди бури. Лица их вытянулись; даже Павел, который всё время соколом глядел на свою госпожу, — даже он попридержал свою улыбку.
Левон взял со стола исписанный лист бумаги — и начал опять тем же тонким голоском:
— «Рапорт Евстигнея Семенова, Лисицынского старосты.
Пункт 1-й. В имении ее высокоблагородия, Глафиры Ивановны Гагиной, Лисицыне — Кондратове тож — милостью божиею обстоит всё благополучно. Пункт 2-й. Вчерашнего числа…»
Глафира Ивановна опять перебила чтеца:
— Не читай мне всего… Посмотри только, что он о пасеке пишет…
Левон быстро пробежал глазами весь рапорт.
— Он о пасеке не доносит-с, — произнес он наконец.
— Прекрасно! — воскликнула Глафира Ивановна — и четки загремели пуще прежнего. — Хорош староста, нечего сказать! Это ты, должно быть, его в старосты поставил, — продолжала она, обратившись к Кинтилиану. (Лисицынский староста был назначен еще Никифором, но Кинтилиан почел за лучшее промолчать.) — Сделать ему строжайший выговор с особенным замечаньем.
Левон наклонился и черкнул у себя в книге слова два карандашом. Наступило молчание.
— Прикажете читать дальше? — робко спросил Левон.
Барыня не отвечала ему и продолжала греметь четками. Левон поправил волосы на лбу и потупился. В комнате всё как будто замерло… только и стало слышно в ней, что жалобное жужжанье залетевшей большой синей мухи, тщетно стучавшейся в стекло.
— Достань «Заметки барыни», — промолвила наконец Глафира Ивановна, выходя из задумчивости. — Прочти мне, что я тебе вчера продиктовала.
Левон вынул из ящика своего стола голубую книжку с надписью на переплете: «Заметки барыни», — раскрыл ее и принялся читать:
— «Понедельник, 11-го июня.
Во-первых: Дворовым я желаю сделать другое распоряжение; хочу из дворовых сделать колонистов; а колонисты мои будут делать разные работы, домашние и прочие; построю им каменные флигеля; заведу фабрики, как швейные, так и кружевные, — ткацкую, белильную — и доведу до того, чтобы Введенские фабрики были известны в России; а ненужных дворовых продам или отпущу по разным местам. Начальник моих колонистов — Куприян Семенов». — Левон остановился.
— Какая по этому сделана отметка? — спросила барыня.
— «Принято к соображению. А насчет Куприяна — исполнено».
Барыня помолчала.
— Далее.
— «Во-вторых: Турка никогда и никуда не отпускать от скота; но только, чтобы он никогда не был начальником над оным — а просто назвать его: Турок и пастух». Отметка: исполнено.
«В-третьих: Я собрала посмотреть моих господских коров… Фи! Фи! Ну, что это за коровы? Но почему же и мне не иметь коров, которые бы давали удою три ведра, как говорил швейцар. Je réglerai, tout cela, je réglerai[1]. Возьму швейцара, тирольца, овцевода, возьму лифляндку, немку, польку. Ах, когда же это случится: после дождичка в четверг». Отметка… отметки нет.
— Нет отметки? — спросила Глафира Ивановна. — А я тебе скажу, какая должна быть отметка. Пиши, — и Глафира Ивановна начала диктовать Левону: — «Всё это исполнится и непременно исполнится, когда у меня будет настоящий управляющий — а не Василий Васильевич — что и говорить! Не такого, не такого мне надо* — и только». Теперь далее.
Левон поставил после «только» большой восклицательный знак и снова принялся за чтение.
— «В-четвертых: Спросить каждого дворового человека следующим образом: а что ты принес доходу в год — какая была твоя служба — и сколько было на тебя расходу — а? И по его ответу так и поступать, чтобы дворовый человек приносил или пользу, или удовольствие; без того его не держать». Отметка: отнесено к пункту первому.
— Как к пункту первому! — воскликнула барыня.
— Там — также о дворовых говорится, — возразил Левон.
— Так что ж, что говорится! Здесь сказано: спросить каждого дворового — а там написано про дворовых вообще. Спрашивали ли хошь одного дворового так, как я приказывала?
— Никак нет-с, — пробормотал смущенный секретарь.
— А я спрашиваю — почему не спрашивали?
Никто не отвечал.
Лицо Глафиры Ивановны омрачилось.
— Долго ли мне мучиться с вами? — продолжала она. — Долго ли вам не слушаться меня!
— Отметки не я составляю-с, — проговорил трепетным голосом Левон, — а вот они-с. — Он указал на главного приказчика и на бурмистра. — Я только записываю.
— Я знаю, что не ты. К пункту первому! Я знаю, почему они поставили: к пункту первому! Я бы тебя, например, спросила, — прибавила Глафира Ивановна, внезапно обратившись к Кинтилиану, — что ты мне стоишь с своим семейством — сколько на тебя выходит всякого добра — а какую я от тебя пользу вижу? Или удовольствие? Уж я не говорю о том, что ты себе там в карман кладешь!