И вот когда маленький хромоногий Эйольф погибает по вине родителей, они в ужасе чувствуют свою ответственность перед ним и свое ничтожество перед лицом слепой и бессмысленной необходимости, символический образ которой мы угадываем в Бабке-Крысоловке.
«У, как мне жутко стало! – говорит Рита: – после этой старушонки тут, право, как будто покойником пахнет.»
И вот маленький Эйольф погибает, как погибают многие тысячи таких же обреченных.
«Ну, а смысл-то… ты видишь смысл в этом» – говорит Альмерс – «Ведь должен же тут быть какой-нибудь смысл. Жизнь, бытие, судьба не могут же быть лишены всякого смысла.» «Стоило явиться сюда помешанной старушонке…» «Возмездия тут не могло быть. То-есть искупления вины – хочу я сказать. Эйольф не сделал ей ничего дурного… – значит, тут не возмездие было. Ни причин, ни оснований. Ни тени смысла… – И все таки это понадобилось для поддержания мирового порядка.»
Вопросы Альмерса вводят нас в круг тех идей, которые волновали Достоевского.
Я напомню рассуждения Ивана Карамазова: «По моему – говорит он – по жалкому, земному эвклидовскому уму моему, я знаю лишь то, что страдание есть; что виновных нет, что все одно из другого выходит прямо и просто, что все течет и уравновешивается, – но ведь это лишь эвклидовская дичь, ведь я знаю же это, ведь жить по ней я не могу же согласиться!»
Вот это несогласие «так жить», несогласие поддерживать этот «мировой порядок», и является основанием, откуда вырастает общий бунт против всяких обязательных норм, обрекающих личность на страдание и рабство. Анархист, желающий быть последовательным, должен примкнуть к этому бунту Ибсена, и тогда для него станет ясным, что освобождения (во всей полноте) нельзя достигнуть индивидууму, если он не сознает в себе и не утвердит изначальной воли.
Моральная проблема занимает Ибсена не менее, чем проблема любви. Уже в одном из ранних произведений, в одноактной драматической поэме «Богатырский курган» (1850 г.) Ибсен вступает в область этических идей и раскрывает непереходящую ценность «добровольной жертвы». В этой юношеской поэме основная моральная идея Ибсена едва намечена. Впоследствии он утвердил и обосновал ее в ряде своих наиболее значительных драм.
«Добровольная жертва» – по мнению Ибсена – имеет, моральную ценность только в том случае, если опа совпадает с «предназначением» человека. Однако не существует абсолютной морали, как объективного долга, извне данного. Таким образом Ибсен уверенною рукою ведет личность к свободе, разрушая все «нравственные обязанности,» имеющие характер объективных норм. Однако Ибсен далек от безпочвенности и его нельзя назвать имморалистом; он совершению чужд концепции Штирнера так же, как и мещанским идеям утилитаристов с их «нравственной ариеметикой» или с признанием «принципа наибольшого счастья».
Но если Ибсен ничего обицого не имеет с утилитаристами, про него нельзя сказать того же относительно Канта, хотя как мы уже сказали – Ибсен не верит в нравственный закон, как в «императив категорический». Воззрения Ибсена на мораль только отчасти совпадают с воззрениями Канта: именно, они совпадают по стольку, поскольку Кант признавал, что воля человека действует, определяясь законом, который она же сама и создает, независимо от чего бы то ни было внешняго.
Таким образом мы видим, что общность взглядов Ибсена и Канта обусловливается лишь формальной стороной их мировоззрения. Что касается самого содержания моральных утверждений, то оно выражено у Ибсена вполне оригинально, и если возможно проводить какие либо философские аналогии в этом плане идей Ибсена, то придется обратиться к Ницше и у него искать подобных тенденций.
В драме «Борьба за престол» (или «Претенденты на корону», 1863 г.) Ибсен раскрывает судьбу двух соискателей престола, характеры которых определяют их. моральное право на власть.
Сравнивая эти два характера и анализируя отношение к ним Ибсена, возможно выяснить его взгляды на личность и на мораль. Первый претендент на корону – Гокон – идет к своей цели, не сомневаясь в. своем праве и в своем призвании. Второй – Скуле – наоборот все время колеблется между честолюбивою жаждою власти и неуверенностью в своем предназначении.
Престол, как символ утверждения личности, принадлежит – по толкованию Ибсена – тому, кто не сомневается в своем праве на него. Переводя язык образов, на язык идей, мы должны сказать: моральная ценность, поведения личности определяется соответствием между деятельностью этой личности и ее изначальной волей. Или – пользуясь терминологией Канта – мы скажем: моральная ценность личности определяется соответствием между характером эмпирическим и характером интеллигибельным.