Символизму Федора Сологуба соответствует известный точно очерченный круг идей. Свое идейное credo поэт высказал однажды в небольшой статье, которую он назвал «Книгою совершенного самоутверждения».
В этой краткой статье Федор Сологуб делает последние выводы из принципов, провозглашенных декадентами. Крайний индивидуализм приводит поэта к самообожествлению. Из круга эстетических категорий он перемещает свое «Я» в круг категорий религиозных.
Но с мудрым лукавством поэт в этой же статье утверждает «закон тождества всяких противоположностей», и в силу этого закона отводит от себя обвинение в прямом самообожествлении. «И поклоняйтесь Отцу Моему и Отцу вашему, – говорит он: – Отец Мой, и Я, и Дух Мой – единое существо, единая и неизменная причина всякого явления – ибо это Я, и только Я».
В символизме Федора Сологуба присутствуют (так же, как у Верлэна) элементы идеалистические и реалистические, но идеализм преобладает в творчестве поэта. И он сам определенно указывает на это в «Книге совершенного самоутверждения»: «Вот Я обращаю взоры говорит он, – и явления передо Мною, и преклоняю слух Мой к слушанию многих. И, насладившись прелестью воплощенного мечтания, отлагаю, скрываю, изменяю, претворяю, являю иное в том же и то же в ином. Нет во Мне изменения, но всякое изменение – от Меня».
И об этом же он внятно говорит в своих стихах:
И в богоборчестве своем, символизируя в Солнце-Драконе начало, враждебное личности, поэт приписывает себе творческую первопричину:
Но и здесь поэт оставляет неприкосновенным закон «совершенных противоположностей».
В этой краткой статье я говорю о лирике Федора Сологуба – только о лирике.
Федор Сологуб не принадлежит к числу тех поэтов, которые не устают бродить по городам и селам, долинам и горам. Кажется, что уже не одну эпоху пережил он, и нет у него желания любоваться сменою красок и пестротою жизни. Он песет на своих плечах свинцовое бремя прошлых дней, и «усталость» его «выше гор»: не для земли ее труды… Поэт не любит жизни, «бабищи румяной и дебелой», и неслучайно в его стихах почти отсутствуют красочные образы. Стихи его совершенны и прозрачны. Они напоминают кристаллы по строгости своих линий. Если же вольною игрою он хочет вернуть миру его многоцветность, он поднимает «огненный, но свободный и холодный» свой алмаз. Так радугой магического камня поэт раздробляет «непреклонность слитных змиевых» лучей.
Стихи Федора Сологуба прозрачны и лунны. Поэт узнал тайну лунного света и неустанно лелеет мечту о ней. Одинокий он плывет на ладье «в бесконечной тоске бытия» и над ним луна «подымает печальный свой лик», «молодая и прекрасная, безнадежно больная», «бесстрастная» луна. И поэт не устает воспевать ее:
Так «мертвая луна» вливает медленно в душу поэта «прохладный яд несбыточных желаний».
«К вещей тайне, несказанной» зовет ее «печальный и холодный свет». И «данник ночей» ворожит в чарах лунных. «Под непорочной луной» он творит ночной обряд, призывает отроков и дев. «И тихие напевы таинственно звучат. Стопами белых ног едва колеблют струи, и волны, зыбляся у ног, звучат, как поцелуи».
Дыхание луны на небе – как «дыхание ладана» на земле. «Благовонный дым кадила» клубится у ног чародея, и уж видит он сквозь туман «нездешние черты».
Но кто шепчет поэту таинственные слова и об Ином «дивном», чьи «нездешние черты» открывают тайну «безглагольно»? Кто Муза поэта – его Беатриче, Дульцинея, Божественная Дева? Какие любовные томления волнуют поэта? Когда-то он прошептал свое признание.
Недотыкомка серая – это один из страшных аспектов Прекрасной Незнакомки. В предисловии к переводам Верлэна Федор Сологуб между прочим говорит: «Лирика на высочайших ее высотах открывает роковую противоречивость и в самом ее восторге… Образ Дульцинеи истончается – и умирает Дульцинея».