Том 5. Стихотворения 1941-1945. Статьи

У мамки – он знает – большая забота:
С хозяйством управься, за всем присмотри, –
У взрослых в деревне и в поле работа
Идет хлопотливо с зари до зари, –
А вечером в роще зальется гармошка
И девичьи будут звенеть голоса.
«Сестре гармонист шибко нравится, Прошка, –
О нем говорят: комсомолец – краса!»
Но дома – лицо было мамки сурово,
Все с тятей о чем-то шепталась она,
Дошло до Ванюши одно только слово,
Ему непонятное слово – «война».
Сестрица роняла то миску, то ложки,
И мать ей за это не стала пенять.
А вечером не было слышно гармошки
И девичьих песен. Чудно. Не понять.

Анюта прощалася утречком с Прошей:
«Героем себя окажи на войне!
Прощай, мой любимый, прощай, мой хороший!
Прижалась к нему. – Вспоминай обо мне!»
А тятя сказал: «Будь я, парень, моложе…
Хотя – при нужде – молодых упрежу!»
«Я, – Ваня решил, – когда вырасту, тоже
Героем себя на войне окажу!»

Осенняя рябь потемневшей речушки
Уже не манила к себе детворы.
Ушли мужики из деревни «Верхушки»,
Оставив на женщин родные дворы.
А ночью однажды, осипший от воя.
Ее разбудил чей-то голос: «Беда!
Наш фронт отошел после жаркого боя!
Спасайтеся! Немцы подходят сюда!»

Под утро уже полдеревни горело,
Металася огненным вихрем гроза.
У Ваниной мамки лицо побурело,
У Ани, как угли, сверкали глаза.
В избу вдруг вломилися страшные люди,
В кровь мамку избили, расшибли ей бровь.
Сестрицу щипали, хватали за груди:
«Ти будешь иметь з нами сильный любовь!»

Ванюшу толчками затискали в угол.
Ограбили все, не оставив зерна.
Ванюша глядел на невиданных пугал
И думал, что это совсем не война,
Что Проше сестрица сказала недаром:
«Героем себя окажи на войне!»,
Что тятя ушел не за тем, чтоб пожаром
Деревню сжигать и жестоким ударом
Бить в кровь чью-то мамку в чужой стороне.

Всю зиму в «Верхушках» враги лютовали,
Подчистили все – до гнилых сухарей,
А ранней весною приказом созвали
Всех девушек и молодых матерей.
Злой немец – всё звали его офицером –
Сказал им: «Ви есть наш рабочая зкот,
Ми всех вас отправим мит зкорым карьером
В Германия наша на сельский работ!»
Ответила Аня: «Пусть лучше я сгину,
И сердце мое прорастет пусть травой!
До смерти земли я родной не покину:
Отсюда меня не возьмешь ты живой!»
За Анею то же сказали подружки.
Злой немец взъярился: «Ах, ви не жалайт
Уехать из ваша несчастный „Верхушки“!
За это зейчас я вас всех застреляйт!»
Пред целым немецким солдатским отрядом
И их офицером с крестом на груди
Стояли одиннадцать девушек рядом.
Простившись с Ванюшею ласковым взглядом,
Анюта сказала: «Ванёк, уходи!»
К ней бросился Ваня и голосом детским
Прикрикнул на немца: «Сестрицу не тронь!»
Но голосом хриплым, пропойным, немецким
Злой немец скомандовал: «Фёйер! Огонь!»
Упали, не вскрикнули девушки. Ваня
Упал окровавленный рядом с сестрой.
Злой немец сказал, по-солдатски чеканя:
«У рузких один будет меньше керой!»
Все было так просто – не выдумать проще:
Средь ночи заплаканный месяц глядел,
Как старые матери, шаткие мощи,
Тайком хоронили в березовой роще
Дитя и одиннадцать девичьих тел.

Бойцы, не забудем деревни «Верхушки»,
Где, с жизнью прощаясь, подростки-подружки
Не дрогнули, нет, как был ворог ни лют!
Сметая врагов, все советские пушки
В их честь боевой прогрохочут салют!
В их честь выйдет снайпер на подвиг-охоту
И метку отметит – «сто сорок второй»!
Рассказом о них вдохновит свою роту
И ринется в схватку отважный герой!
Герой по-геройски убийцам ответит,
Себя обессмертив на все времена,
И подвиг героя любовно отметит
Родная, великая наша страна!

Но… если – без чести, без стойкости твердой –
Кто плен предпочтет смерти славной и гордой,
Кто долг свой забудет – «борися и мсти!»,
Кого пред немецкой звериною мордой
Начнет лихорадка со страху трясти,
Кто робко опустит дрожащие веки
И шею подставит чужому ярму,
Тот Родиной будет отвержен навеки:
На свет не родиться бы лучше ему!