Геббельс вздохнул: «Ох, житье!
Бывало, раздуешь кадило,
Любое вранье
С рук сходило.
А нынче без правды нельзя:
Извиваясь, скользя,
Приходится вкрапливать правду частично.
Надо врать эластично!
Развелось столько нытиков,
Критиков,
Подпольных политиков!
Куда от них скрыться?
Разве в землю зарыться
Или в воду нырнуть?
Тьфу! Сбиваюся с тона.
В конце фельетона
Надо ввернуть
Лирическое что-нибудь:
Нам пришлось потесниться как в больших городах, так и в деревне. Но при этом мы только по-настоящему узнали друг друга».
Фашисты, в разбойной войне
Дойдя до неслыханного окаянства,
Присвоить пытались в чужой стороне
Как можно побольше пространства.
И вдруг – какой оборот!
«Веселися, немецкий народ:
Нам пришлось потесниться!»
Могло ли фашистам такое присниться?
Неважно для них обернулись дела,
Но им главное – не обнаружить испуга.
Теснота вдруг им стала мила:
Теснота помогла
Распознать им друг друга!
Для каких это все говорилось ушей?
При какой обстановке?
Что мы вправе сказать о подобной трактовке?
Это – пляска мышей
В мышеловке.
Вперед – к решающим боям!*
Колхозник доблестный, отец
Зерном обильно фронт снабжает.
Сын старика, герой-боец,
В боях врагов уничтожает.
Зерно на фронте со свинцом
Сомкнулись в подвиге едином!
Гордится сын родным отцом,
Отец гордится славным сыном.
Страна обоими горда –
Героем сельского труда
И фронтовым бойцом-героем –
И воздает им честь обоим:
«Привет отцам и сыновьям!
Вперед – к решающим боям!»
Клыки расшатаны, подбиты…
Кровоподтеки… пол-уса…
Глаз лютый лезет из орбиты…
И все отчаянней, гляди ты,
Свирепость бешеного пса.
Но как он ни ярится шало,
Не устрашит он никого:
Мы знаем, близится начало
Предсмертных судорог его.
Факт, установленный не басней,
Что зверь взбесившийся тем злей,
Тем ядовитей и опасней,
Чем ближе – к гибели своей!
Фельдмаршал Роммель скорчил мину,
Но только мина уж не та.
Утратив войска половину,
Скребя исхлестанную спину,
Бока и прочие места,
По направлению к Берлину
Подрал он лётом. Красота!
Дивяся собственной «удаче»,
Он горделиво смотрит вниз,
Где бросил обреченных сдаче
Мыс Бон, Бизерту и Тунис.
В Берлин! Там ждет его награда.
В Берлине – после Сталинграда! –
Стал Гитлер моду утверждать:
Своих фельдмаршалов побитых,
Позорной славою покрытых,
Дарами чести награждать.
Позор – в торжественном уборе!
Мы убежденья не таим,
Что Гитлеру придется вскоре
«Дары» готовить не двоим,
А всем фельдмаршалам своим!
Еще сражается фашистская орда,
Еще не все свои деревни, города
Освободили мы от вражеского гнета.
Но терпит враг от нас урон,
И не сегодня-завтра он
В стальные попадет тенета!
«Злодеяния немцев говорят о слабости фашистских захватчиков, ибо так поступают только временщики, которые сами не верят в свою победу. И чем безнадёжнее становится положение гитлеровцев, тем более они неистовствуют в своих зверствах и грабежах».
(Из доклада товарища И. В. Сталина 6 ноября 1943 г.)
Фашистский факельщик, взбесившийся дикарь,
С перекосившейся от страха гнусной харей!
Отвратней нет на свете тварей,
Чем эта мерзостная тварь.
Она, покамест не убита,
До самой смерти ядовита.
Ее преступный след – пустыня, кровь и гарь,
И слезы вдов, сирот, лишенных хлеба, крова.
Боец, да будет же рука твоя тверда,
И месть губителям народного труда,
Как смертный приговор, безжалостно-сурова!
Бескрайной гладью снеговою,
Свершив последний свой обход,
Увенчан славой боевою,
Уходит в вечность старый год.
Сверкая бранною кольчугой,
За ним, грозя врагам бедой,
Идет походкою упругой
Его преемник молодой.
В урочный миг, в какой ни звука
Не уловить, ни огонька,
Была их встреча и разлука
Неуловимо коротка.
Один вступил в свое начало,
Другой свою исполнил роль,
И в двух сердцах одно звучало:
«Победа» – лозунг и пароль!
«Куда я ноги унесу-у-у-у!
Как я волчат своих спасу-у-у-у!
Я растеряла их и след их позабы-ы-ы-ыла!» –
В глухом лесу
Волчиха выла:
Она рождественской студеною порой
Переживала муки
Разлуки
С «родной своею детворой».
Чужая детвора – совсем иное дело:
Тут знай лишь тешь свою корысть,
Не уставай чужих детей терзать и грызть,
Нагуливай, волчиха, тело!
Под волчьим лозунгом – «своих детей беречь,
Чужих – изничтожать разбоем!» –
Свою «рождественскую» речь
Поганый Геббельс начал воем:
Если в мирное время у немцев рождество было праздником семьи, то теперь, когда война достигла кульминационной точки, оно превратилось для миллионов немцев, если можно так выразиться, в «праздник разлуки». В нынешнем году этот праздник встречают вдали от родины и близких бесчисленные немцы-солдаты на фронте, рабочие на отдаленных предприятиях военной промышленности, матери, эвакуированные вместе с детьми или выполняющие свою работу в угрожаемых районах, в то время как их сынишки и дочурки, огражденные от ужасов вражеского воздушного террора, живут в детских лагерях. В этот час немецкая тоска по близким витает над всей страной, как и над далекими краями, объединяя любящие и любимые сердца.