— Какая перемена! — вскричал я. — В истории еще не было примера такой революции.
— Ты, конечно, понимаешь, товарищ, — продолжал Мишель, — что коллективизм восторжествовал в свой час. Социалистам не под силу было бы упразднить капитал и частную собственность, если бы устои двух этих форм богатства уже не были фактически подорваны усилиями пролетариата и, в еще большей мере, новыми успехами науки и промышленности.
Многие думали, что первым коллективистским государством станет Германия; рабочая партия существовала там уже более ста лет, и повсюду говорили: «Социализм — немецкая идея». И все же Франция, казалось бы, менее подготовленная, опередила Германию. Социальная революция победила сначала в Лионе, Лилле и Марселе под пение «Интернационала». Париж сопротивлялся две недели, потом водрузил красное знамя. Лишь на следующий день Берлин провозгласил образование коллективистского государства. Победа социализма привела к объединению народов.
Представители всех европейских республик, собравшись в Брюсселе, объявили о создании Соединенных Штатов Европы.
Англия отказалась войти в состав новой федерации. Но она заявила себя ее союзницей. Став социалистической страной, Англия умудрилась сохранить своего короля, своих лордов и даже парики своих судей. Социализм господствовал тогда также в Океании, в Китае, в Японии и в одной части огромной Русской республики. Черная Африка, вступившая в фазу капитализма, образовала довольно неоднородную конфедерацию. Американский союз незадолго до этого отказался от своего торгашеского милитаризма. Одним словом, сложившаяся в мире обстановка благоприятствовала свободному развитию Соединенных Штатов Европы. Однако союз этот, встреченный шумной радостью, подвергался на протяжении полувека экономическим потрясениям и социальным бедствиям. Армии больше не существовало, даже милиции почти не осталось; не встречая противодействия, народные движения не имели насильственного характера. Но неопытность или злонамеренность местных властей приводила к разрушительному беспорядку.
Через полвека после создания Штатов, разочарование стало уже настолько глубоким, а трудности казались до такой степени неодолимыми, что самые убежденные оптимисты начали приходить в отчаяние. Европейский союз трещал по всем швам, возвещая о своем близком распаде. И вот тогда-то диктатура Комитета, состоявшего из четырнадцати рабочих, положила конец анархии и образовала Федерацию европейских народов, которая сохранилась до нашего времени. Одни говорят, будто Комитет четырнадцати выказал гениальную прозорливость и железную энергию; другие утверждают, будто это были люди дюжинные, лишь в ужасе перед происходящим покорившиеся необходимости: они возглавили, чуть ли не против своей воли, организацию новых, возникавших в недрах народа социальных сил. Одно во всяком случае бесспорно — Комитет не противился ходу событий. Общественный порядок, учрежденный Комитетом или независимо от Комитета сложившийся на его глазах, почти полностью сохранился до сих пор. Производство и распределение благ осуществляется сегодня почти так же, как осуществлялось тогда. И совершенно справедливо, что с того времени и начинают исчислять новую эру.
Затем Морен изложил мне в самых главных чертах принципы нового общества.
— Оно покоится на полном уничтожении частной собственности, — сказал он.
— И вам это кажется приемлемым? — осведомился я.
— А скажи, Ипполит, почему это должно нам казаться неприемлемым? Некогда в Европе государство собирало налоги. Оно располагало ресурсами, которые считались его собственностью. Теперь же с равным правом можно утверждать, что оно обладает всем, или не обладает ничем. А вернее сказать: мы обладаем всем, ибо государство неотделимо от нас, оно — всего лишь наименование общности людей.
— Стало быть, у вас нет никакой собственности? — удивился я. — Вам не принадлежат даже тарелки, на которых вы едите, даже кровать, простыни, одежда?
При этом вопросе Морен улыбнулся.
— Ты еще более простодушен, чем я думал, Ипполит. Уж не воображаешь ли ты, что у нас нет собственности на предметы домашнего обихода? Хорошего же ты мнения о наших вкусах, влечениях, потребностях, о нашем образе жизни! Не считаешь ли ты нас монахами, как некогда выражались, людьми, лишенными всякой индивидуальности, которые не в состоянии наложить собственный отпечаток на то, что их окружает? Ошибаешься, друг мой, ошибаешься. Мы не отменяли собственность на предметы, предназначенные для личного пользования и украшения быта, и привязаны к ним больше, чем буржуа минувшей эры были привязаны к своим безделушкам, ибо у нас более утонченный вкус и более живое чувство формы. Среди наших товарищей есть люди с художественными наклонностями, они владеют предметами искусства и очень дорожат ими. Шерон, например, собрала прекрасную коллекцию картин, которые служат для нее источником радости, и была бы крайне недовольна, если бы Федеральный комитет стал оспаривать ее право на эти картины. Вот в этом шкафу я храню старинные рисунки — почти все произведения Стейнлена, одного из наиболее известных художников минувшей эры. Я не отдал бы это собрание ни за какие сокровища.
Откуда ты взялся, Ипполит? Тебе говорят, что наше общество основано на полном уничтожении частной собственности, а ты воображаешь, будто это уничтожение распространяется на обстановку и предметы обихода. Но пойми же, простодушный ты человек: мы полностью отменили частную собственность на средства производства, землю, каналы, дороги, рудники, сырье, орудия труда и прочее. Но это не имеет ничего общего с правом владеть лампой или креслом. Мы уничтожили только возможность для отдельного лица или для группы лиц присваивать себе плоды труда; но какое же это имеет отношение к вполне естественному невинному стремлению обладать милыми нашему сердцу вещами, окружающими нас?
Затем Морен пояснил мне, что различные виды физического и умственного труда выполняются всеми членами общества, сообразно их способностям.
— Коллективистское общество, — прибавил он, — отличается от капиталистического общества не только тем, что у нас все работают. В минувшую эру было немало людей, которые не работали вовсе; и все-таки их было меньшинство. Главное различие состоит в том, что в капиталистическом обществе труд не был координирован и там выполнялось много бесполезных работ. Рабочие производили товары без системы, беспорядочно и несогласованно. В городах было множество чиновников, судейских, торговцев, служащих, занятых непроизводительным трудом. Я уже не говорю о солдатах. Плоды труда распределялись несправедливо. Таможни и пошлины, которые предназначались для того, чтобы уменьшить зло, только усугубляли его. Народ страдал. Теперь производство тщательно согласовано с потреблением. Наконец, наше общество отличается от прежнего тем, что у нас машины облегчают жизнь и труд людей, в то время как в капиталистическую эру применение машин часто было гибельным для тружеников.
Я спросил, как удалось создать общество, состоящее исключительно из рабочих.
Морен ответил, что стремление к труду присуще всем людям, что это — одна из основных особенностей человеческой природы.
— В варварские времена, вплоть до самого конца минувшей эры люди знатные и богатые неизменно предпочитали труд физический. Они, за редким исключением, очень мало упражняли свой разум. Их неизменно влекло к таким занятиям, как охота и война, в которых тело принимает большее участие, чем ум. Они ездили верхом, правили экипажами, занимались фехтованием, стреляли из пистолета, то есть, можно сказать, работали руками. Правда, труд их был бесплодным или вредным, потому что предрассудки мешали им предаваться полезным и благотворным занятиям, да и полезный труд происходил тогда в условиях низменных и отвратительных. И стоило лишь снова сделать труд почетным, чтобы вкус к нему пробудился в каждом человеке. В эпоху варварства люди гордились тем, что носили шпагу или ружье. В наши дни люди гордятся тем, что умеют обращаться с лопатой и молотом. Человечество в своей основе не меняется.