«Хотя сердца и ныне бьются верно…»
Хотя сердца и ныне бьются верно,
Как у мужей былых времён,
Но на кострах, пылающих безмерно
Мы не сжигаем наших жён.
И, мёртвые, мы мудро миром правим:
Благословив закон любви,
Мы из могилы Афродиту славим:
«Живи, любимая, живи!»
И если здесь, оставленная нами
Кольца любви не сбережёт,
И жадными, горящими устами
К ночному спутнику прильнёт, –
Не захотим пылающего мщенья,
И, жертвенный отвергнув дым,
С улыбкою холодного презренья
Нам изменившую простим.
«Забыв о счастьи, о весельи…»
Забыв о счастьи, о весельи,
Отвергнув равнодушный свет,
Один в своей унылой келье
Ты, чарователь и поэт.
Ты только сети сердцу вяжешь,
Печально голову клоня,
И всё молчишь, и мне не скажешь
О том, как любишь ты меня.
А я – надменная царица.
Не знаю я свободных встреч.
Душна мне эта багряница,
Ярмо моих прекрасных плеч,
Бессильна я в томленьях страсти.
Соседний трон угрюмо пуст,
И только призрак гордой власти
Порой коснётся алых уст.
О, если б снять венец двурогий,
И целовать, и обнимать!
Но всё твердит мне кто-то строгий,
Что я – увенчанная мать.
«Отражена в холодном зеркале…»
Отражена в холодном зеркале,
Стою одна.
Вон там, за зеркалом, не дверка ли
В углу видна?
Я знаю, – там, за белой кнопкою,
Пружина ждёт.
Нажму ль её рукою робкою,
Открою ль ход?
Светлы мои воспоминания,
Но мне острей ножа.
Отвергла я вчера признания
Румяного пажа.
Упасть бы мне в его объятия!
Но нет! О нет! О нет!
Милее мне одно пожатие
Твоей руки, поэт!
«На небе лунный рдеет щит…»
На небе лунный рдеет щит, –
То не Астольф ли ночью рыщет,
Коня крылатого бодрит
И дивных приключений ищет?
Вон тучка белая одна, –
Не у скалы ли Анжелика
Лежит в цепях, обнажена,
Трепеща рыцарского лика?
И вот уж месяц рядом с ней, –
То не оковы ль рассекает
Астольф у девы, и скорей,
Скорей с прекрасной улетает?
«На разноцветных камнях мостовой…»
На разноцветных камнях мостовой
Трепещут сизые голубки;
На тротуаре из-под юбки,
Взметаемой походкой молодой,
Сверкают маленькие пряжки,
Свинцовой отливая синевой,
И, словно угрожая нам бедой,
Ломовиков копыта тяжки, –
Разрозненной, но всё-таки слитой,
Черты одной и той же сказки.
Она стремление коляски
Обвеет лёгкой, хрупкой красотой.
«Ты не весел и не болен…»
Ты не весел и не болен,
Ты такой же, как и я,
Кем-то грубо обездолен
В дикой схватке бытия.
У тебя такие ж руки,
Как у самых нежных дам,
Ими ты мешаешь муки
С лёгкой шуткой пополам.
У тебя такие ж ноги,
Как у ангелов святых, –
Ты на жёсткие дороги,
Не жалея, гонишь их.
У тебя глаза такие ж,
Как у тех, кто ценит миг, –
Ты их мглой вечерней выешь
Над печатью старых книг.
Всем гетерам были б сладки
В тихий час твои уста,
Но темней ночной загадки
Их немая красота.
Ты не весел, не печален,
Ты, похожий на меня,
Тою ж тихою ужален
В разгорании огня.
«Так величавы сосны эти…»
Так величавы сосны эти,
В лесу такая тишина,
А мы шумливее, чем дети,
Как будто выпили вина.