И сон — и сквозь сон пить хочется! — сном затянулся, как папироской, беспамятно —
— — — — — — — — — —
и вдруг — распахнулась дверь и остренький тощенький, вскоча в комнату, затаратал, как будильник.
И я сразу проснулся.
Да нас туг набилось — целый клоповник!
здесь сидел Иван Степанов Петров
лошадь из пчелы за спикуляцию
— — спекуляция? — говорит какой-то со сна с перемычками, — что такое спекуляция?
— — обольем тебя водой и заморозим — это спекуляция!
Яшка Трепач
чека — лка
— — свобода! она хороша, когда есть своя голова; а
голова не то, чтоб была она свободная, а как сказать, настоящая голова, а не пыльный мешок.
— — натравливают, ну и каждый делается, как собака.
— — клюет свинство.
Поздравителям 1918 года:
б. полотеру — 2 р.
б. швейцару — 5 р.
б. водопроводчику — 1р.
б. трубочисту — 1р.
— — волки и те стадом ходят!
— — вчера заставили дрова носить.
— — тоже и воду, и прибрать все надо.
— — —
Осмотрел я стену, исписанную и карандашом и углем и мелом: телефоны, фамилии и всякие «нужные» и так изречения и «на память». И опять к столику, где ночью сидели. Тут и Петров-Водкин поднялся.
— Трубку потерял! — тужил он, никак не мог забыть.
Я взял со стола растерзанную книгу, служившую как отрывной календарь, — и сразу же узнал: это мои «Крестовые сестры».
— «Крестовые сестры!» — показал я Петрову-Водкину.
Но он ничего не ответил.
А я ничего не подумал — а прежде бы подумал да еще как! — я положил книгу назад на столик.
Хотелось мне списать со стены, а из «Крестовых сестер» выдрать страницу пожалел; на полу валялся примятый листок — на нем Петров-Водкин ночевал, вот на нем —
Яшка Трепач принес что-то вроде кипятку — Яшка Трепач староста! — но пить не из чего было.
— Скажите, пожалуйста, — обратились мы оба к Яшке, — долго нам тут сидеть?
— Если на Гороховую не затребуют, засядете надолго.
— Может, нас, как заложников, тут оставят? — в один голос сказали мы Яшке.
— Заложников? — Яшка окинул нас веселым глазом, — такую дрянь!
Вошел «китаец» и сказал чистым русским языком:
— Которых привели ночью — — ?
Мы с Петровым-Водкиным выступили.
— Заложники! — поддал Яшка, — ну и народ!
— Нет ли хлебца! — остановил ледящий, которого вчера заставили дрова таскать на 6-ой этаж.
— Хлеб не отдавай! — окрикнул кто-то вдогон, — с Гороховой скоро не выпустят.
А когда мы с «китайцем» выходили из «залы Сологуба», в проходе столкнулись со Штейнбергом и Лемке: они ночевали в «кабинете Сологуба» —
Штейнберг — в женской шубе,
Лемке — с таким вот чемоданом, какие только в багаж сдают.
Нас принял тощенький остренький — я сразу его узнал, это тот, что во сне мне приснился: вбежал в камеру и затаратал, как будильник. Он отобрал у нас документы: паспортные книжки и удостоверения на всякие права.
Получить удостоверение — это большая работа, и я очень забеспокоился.
— Прошу вас, не потеряйте!
— Не беспокойтесь: поведут на Гороховую, отдам.
И он стал звонить на Гороховую.
ему отвечали и не отвечали.
А он все звонил.
— Товарищ Золотарь, неуёмная головка! — заметил который-то из стражи, ну, конечно, никакой не китаец, а самый наш откуда-нибудь с Трубочного завода.
Мы сидим перед столом в ряд:
Штейнберг в женской шубе,
Петров-Водкин — из шубы,
Лемке — с чемоданом, какие только в багаж сдают, и я с узелком.
— Шесть месяцев в Кронштадте сидел, — объясняет Лемке, не выпуская из рук чемодана, — знаю по опыту.
На столе у товарища Золотаря огромная фарфоровая голубая лягушка — стоит она на задних лапках, «служит».
Я смотрю на эту голубую, ни на что не похожую, лягушку, и почему-то вспоминается мне такой нравоучительный рассказ из «Азбуки для самых маленьких», и я повторяю слова:
« — — пролил Лука чернила — плакал Лука»;
« — — съел Лука муху — плакал Лука»;
« — — кувыркнулся Лука со стула, стукнулся головой об пол — плакал Лука»;
« — — схватил Лука огонь, обжег пальцы — плакал Лука»;
— — —
А Золотарь звонит.
« — — окруженный кольцом вооруженных до зубов чекистов — — »
И действительно, стражи набралось что-то немало: и милиционеры и красноармейцы и еще с Гороховой какие- то. Но должно быть, все это только для виду — опытный глаз Яшки Трепача не ошибался! — нас посадили в трамвай, на прицепной. И везли до самой Гороховой на трамвае. А от трамвая шли мы врассыпную.