Ехали по узеньким тряским улицам очень недолго. Никакой Испании не чувствовалось.
У дяди оказался довольно большой дом с садом. Вошли в переднюю.
– Подождите здесь, сказал секретарь. Я пойду предупрежу вашу тетку.
Говорил он шепотом и как-то сразу утратил всю свою уверенность.
Мы стояли около наших чемоданов и, вероятно, действительно были похожи на двух растерянных индюшек
Ждали довольно долго. Наконец, откуда-то из глубины вышла высокая пожилая дама с желтыми, взбитыми надо лбом, волосами. Первое, что я поняла – дама немодная и очень сердитая.
– Которая из вас? – строго спросила она.
– Я, – кротко отвечала Мара.
– Значит, вы не получили моего письма?
– Мы получили телеграмму от дяди, что мы можем приехать, – лепетала Мара.
– Да, но я послала вдогонку письмо, что лучше не надо. Приглашать гостей из Франции, где сейчас такая ужасная эпидемия гриппа и так легко занести ее к нам, было очень легкомысленно со стороны моего мужа.
Она вдруг остановилась и уставилась прямо на Мару.
– Отчего красный нос? – в ужасе воскликнула она. – Нос! Нос красный!
– У меня просто насморк
– Насморк! – всплеснула руками тетка. – Вот оно то, чего я боялась. В постель, в постель, сейчас же в постель! Лиза! – закричала она, повернувшись к боковой двери. – Вы ждите здесь. Я сейчас распоряжусь, чтобы вас уложили.
Она быстро выбежала, сейчас же снова вернулась, схватила Мару за руку, вернее, за рукав, и потащила за собой. Я молча следовала за ней.
– Сейчас же раздеться и лечь, – скомандовала тетка. – Три дня на полной диете, полный покой, а там видно будет.
– А я? – робко спросила я.
– Вы можете пока еще не ложиться, но из комнаты вам выходить абсолютно запрещается. Вы, наверно, уже захватили болезнь и совершенно ни к чему разносить ее по всему городу. Будете сидеть вместе. Вечером вызову доктора.
Она вышла, нюхая какой-то флакончик, который вынула из кармана. В комнате осталась горничная. Горничная стояла, сложив руки на животе, и смотрела на нас по очереди вопросительно.
Я вынула из сумочки испанский словарь и спросила ее, как ее зовут.
– Меня зовут Лиза, – отвечала она по-русски. – У нас весь дом русский. Если что нужно, позвоните. Кушать вам подадут сюда.
– Нам ровно ничего не нужно, – сказала Мара. – И пожалуйста, уходите.
Горничная ушла, а Мара села на постель и заплакала.
Так просидели мы в карантине три дня.
Приходил доктор, что-то спрашивал, но так как в его фразах не было ничего ни про племянника, ни про собаку, то мы ровно ничего не поняли. Он все-таки приложил свое мохнатое ухо к нашим спинам, посчитал пульс, потрогал гланды и ушел, погрозив нам пальцем. Мне кажется, он заподозрил, что мы притворяемся больными, чтобы для чего-то надуть тетку. Вид у него был какой-то лукавый.
Еду приносила сама Лиза. Она сказала, что, судя по газетам, за границей страшная эпидемия и тетка боится заразы.
Марин насморк давно прошел, но она ужасно нервничала и боялась, как бы я ее не бросила и не уехала одна домой.
– Вот тебе и Испания! – хныкали мы. – Вот тебе и тореадоры, и донжуаны, и бой быков, и дворцы, и музеи.
– Но ведь выпустит же нас эта ведьма в конце концов?
Кормили нас бульоном и рисовой кашей. От этого развилась в нас такая меланхолия, что мы забыли и о дворцах и о тореадорах. Мечтали только о быках, да и то о жареных.
Иногда дверь приоткрывалась и просовывалась голова тетки с носом, заткнутым ватой.
– Как температура? – спрашивала она.
– Нормальная.
– Это ничего не значит. Она может неожиданно подняться.
На второй день я сделала вылазку. Судя по голосам и хлопанью дверей, я поняла, что тетка ушла из дому. Тогда тихонько, чуть дыша, я вылезла. Спустилась по лестнице. Увидела большую столовую, направо кабинет. У окна стоял наш знакомый секретарь.
– Э-э-э-? – удивился он.
– Скажите, – спросила я, – что все это значит? Может быть, эта дама сумасшедшая? Ведь мы обе совершенно здоровы.
– Я в это вмешиваться не могу, – сказал он. – И вообще, советую вам со мной не разговаривать. Она сейчас вернется и, если застанет нас вместе, то или посадит меня тоже в карантин, или заставит на вас жениться, чего я вовсе не желаю.
– Ничего не понимаю, – растерялась я.
– Она очень строгих правил насчет нравственности.
– Господи! Я сейчас уйду! Сейчас уйду! Скажите мне только – здесь бывает бой быков?
– Что-о? Идите на бойню. У нас быков бьют только там, если вас это интересует.
Значит, все кончено. Надо как-нибудь отсюда скорее вырваться. Ни музеев, ни дворцов здесь, конечно, тоже нет.
Вечером мы долго обсуждали наше положение. В отель переехать нельзя. Вообще должны жить у родственников или возвращаться.
– У тебя нет больше родственников в Испании? – спрашиваю я.
– Один испанец хотел жениться на моей кузине, да она ему отказала.
– Какая дура! Вот теперь мы могли бы остановиться у нее, а из-за ее глупости пропадаем.
На другой день тетка просунула голову в дверь и сказала, через вату в ноздре:
– Мара, я уже телеграфировала твоей маме, что вы завтра возвращаетесь домой.
Мы так растерялись, что только молча смотрели друг на друга. Дверь закрылась, но сейчас же снова открылась.
– Вам взяли билеты на пароход.
Всю ночь разрабатывали мы планы бегства. Бежать надо с пристани, сесть в поезд и покатить в Мадрид. Напишем домой, что тетка сумасшедшая и искусала нас. Но телеграмма уже послана. Выхода нет.
Уснули совсем расстроенные.
На другой день отправили нас на пристань. Провожал секретарь. Он сидел против нас и молчал. Вероятно, боялся, что его заставят на нас жениться. В автомобиле пахло какой-то дезинфекцией.
– Теткой пахнет, – шепнула я Маре.
Ехали довольно долго. Я даже не смотрела в окно. На Испанию я не сердилась. Она не виновата, что нам показали не Севилью, не Гренаду, не ту нашу мечту, которая столько времени волновала нас. Для нас, точно по заказу, выбрала судьба, вероятно, самый скучный уголок северной Испании, такой унылый, такой для нее нехарактерный. Мне было грустно. Я ведь не знала, какое чудо ждет нас, какой «литературный подарок» нам, обиженным, подарит эта чудесная страна, что мы увидим живыми, войдем в общение с теми двумя легендарными, о которых только слышали и читали.
Но об этом речь впереди.
Так, в мрачном молчании подъехали мы к пристани. И тут настроение сразу изменилось. Погода была чудная, яркая, самая «испанская», какую мы только могли себе представить. У пристани стоял небольшой и скверный пароходишка и дымил черным дымом. Но провожала его шумная и пестрая толпа. Секретарь сунул нам в руки наши билеты и скрылся, передав матросу наш багаж. Ему хотелось поскорее от нас отделаться.
Пароходик, грязный и какой-то бестолковый, оказался французским. Тем лучше, по крайней мере, мы могли объясняться, не прибегая к «Разговору с испанцем». Оказалось, что тетка мест в каюте для нас не купила, а свободных уже не было. Да и не нужно. Дали на чай матросу, и он сейчас же раздобыл для нас два кресла на палубе. Чего же лучше?
Мы чувствовали себя отлично. Старались не думать об Испании – когда-нибудь все равно поедем. Но сейчас, в этот жаркий летний день, забыв тетку и все наши неудачи, мы смотрели на красивый город, по-праздничному говорливый и оживленный, и мы были счастливы.
Было приятно, что никто нас не провожает, что не надо выслушивать все те же наставления и требования писать, не надо притворяться благоразумными и взрослыми. Сознание чудесной, радостной свободы веселило нас. И море, самое синее из всех морей земных, тихо и ласково качало маленькие суетливые лодочки вокруг нашего парохода.