— Вся жизнь здесь прожита, — шепчет мать.
— Ну и скажешь, вся жизнь! Еще хватит у тебя ее впереди. Надоест она тебе. Нечего тут корпеть! Чего ты здесь дождешься? Пока халупа на голову обвалится? А зимой что будете делать?
Мать ежится на своей табуретке. Становится маленькой-маленькой. В конце концов Бронка права. Что они зимой будут делать? В овине не будет хлеба, в погребе не будет картошки — хватит, пожалуй, только до праздников, до рождества. Дольше не протянешь.
— Не гадай и не раздумывай! Квартира освобождается как раз рядом с моей, только через сени пройти. Пожитки свои на воз, детей подмышку — и айда! В городе всегда легче пробиться. А я уж там кое-что для вас присмотрю, — говорит тетка.
И уже заранее известно: хочет ли того мать, или не хочет, она сделает все в точности так, как советует тетка. Мать выглядит маленькой и беспомощной рядом с этой дородной, разбитной Бронкой.
— Как же это будет? — шепчет мать про себя, но уже не сопротивляется.
— Да уж как-нибудь получится! — решительно произносит тетя Бронка и поднимается, шурша широкими юбками.
Мать провожает ее до самой дороги, за буйно разросшимся садиком. Они там еще долго стоят и разговаривают. Но к их разговору Вицек уже не прислушивается. Надо поделить конфеты, которые привезла тетка. Конфеты длинные, разноцветные, витые, словно свечки, которые привозят из краковских лавок к праздникам. Конфеток как раз вышло по две на каждого. Хелька сразу измазала себе лицо красной конфетой и тут же взялась за желтую.
Тетки уже не видать, но мать все еще стоит, опершись на ивовый плетень, и глядит ей вслед. Глубоко вздохнув, поправляет платок на голове и медленно возвращается в избу.
С этого дня в доме начинается суматоха. Появляется Заставняк, с того конца деревни. Расхаживает по дому с таким видом, будто все здесь уже принадлежит ему. Стучит палкой по стенам, так что известка сыплется на пол. Лезет даже на крышу сарая и вырывает горстку соломы. Мать ходит за ним, тихо всхлипывая.
И Вицеку сразу становится ясно: что говорила тетка Бронка — это не какая-нибудь болтовня. Они в самом деле едут в Краков. Все: мама, Вицек, Хелька и Владек. Владек хвастается перед детьми Карчей и Банецких, с которыми играет на дороге.
— Мы едем в Краков. Навсегда! — заявляет он с гордостью.
А Вицек бежит на лужайку возле речки, откуда отчетливо виден Краков. В сплошной массе строений то здесь, то там какие-то здания выделяются белизной или пунцово алеют, а высоко над городом — башни костелов. Золотой купол, самый высокий, — это костел пресвятой Марии. Дальше красная с зазубринами башня — это костел иезуитов. Зеленые купола — это или святой Анны, или святого Петра. А в стороне, направо, виден королевский замок…
Наконец, в один прекрасный день подъезжает телега, запряженная парой лошадей. Это Палюхи, крестные. Палюх с сыном выносят и кладут на телегу размалеванный сундук матери, резные столики, большой стол, шкаф и комод. Вицек и Владек с криком взбираются на телегу и усаживаются на скамейку.
— Так вам не терпится в город! — говорит мать, и глаза у нее красные от слез.
Понятно, им не терпится. А мать никак вот не может собраться. На прощанье перекрестила свою халупу — здесь умер ее муж, здесь родились Вицек, Хелька и Владек. У порога она низко кланяется. Через этот порог она переступила, когда муж привел ее из костела после венчания. Здесь мать шепотом торопливо поучала ее: правой ногой, правой ногой через порог — чтоб счастливая была! Здесь она наклонилась, чтобы поднять метлу, положенную поперек дверей шаферами, в знак того, что она будет хорошей хозяйкой, будет следить, чтобы в хате был порядок и чистота.
Но вот они все уже сидят на телеге. На дороге столпились соседки.
— Езжайте с богом!
— А вам оставаться с богом! — кричит в ответ мать и заливается слезами.
У Хельки при виде этого губы вытягиваются подковкой. А Вицек и Владек то и дело покрикивают:
— Н-но, карие! Н-но!
Лошади не хотят слушаться их, и лишь когда Палюх громко причмокивает губами, они срываются с места и пускаются рысцой.
Едут. Ветви верб склоняются над дорогой. Вицек пытается поймать их, но они ускользают между пальцев, текут зеленой струей и скоро исчезают. Дорога делает поворот. Едут полем. Легкий ветерок клонит колосья, и они колышутся, как вода на озере. Бархатный мягкий блеск плывет над колосьями. Далеко на выгоне дети пасут коров. И сюда, на дорогу, долетает монотонная, грустная мелодия их песенки. Громыхают колеса.