За сценой — продолжительный нарастающий рев, как от разгорающегося пламени. Маленькая пауза. Довольно тихий удар пушки. Задняя (считая от зрителя) стена учреждения медленно валится, ветер врывается в учреждение, тысячи птиц взлетают с крыши учреждения. Открывается районный ландшафт: две кооперативные лавки с приказчиками наружу; ворота с надписью «Парк культуры и отдыха», у этих ворот — очередь. Первый в очереди — Кузьма. Все это зрелище вначале застлано дымом. Дым рассеивается. Четыре крупные девушки-осоавиахимовки несут двое носилок в учреждение, проходя через поврежденную стену. На носилках — Евсей и Клокотов. Носилки ставятся на пол перед Щоевым. Евсей и Клокотов привстают и садятся в носилках.
Евсей. Пушка, Игнат Никанорович!..
Щоев. Ну что пушка?.. Ну пушка!
Евсей. Пушка, Игнат Никанорович, цельный час разгоралась, а потом стрельнула…
Щоев. Это хорошо, что стрельнула…
Клокотов. Она в нас стрельнула!
Евсей. Она в них бьет, Игнат Никанорович. У ней на дуле лозунг висит…
Щоев. А вы-то что: убитые или нет?
Евсей. Да нет, Игнат Никанорович, приходится жить еще! Что же поделаешь?
Щоев (на девушек). А девки эти кто?
Евсей. А для них это общественная работа, Игнат Никанорович. Они рады людей таскать.
Кольцевой почтальон (подбегает с сумкой к очереди людей у парка культуры и отдыха и говорит). Граждане, отдайте пакет кооперации — мне каждый шаг ведь дорог, а вы все равно на ногах.
Люди из очереди показывают на Кузьму. Кольцевой почтальон засовывает пакет Кузьме в какую-то прореху и экстренно мчится вдаль. Кузьма начинает шагать на кооперацию. Не теряя порядка очереди, люди также движутся на учреждение, во главе с Кузьмой.
Щоев (осоавиахимовкам). Слушайте меня, девки! Раз вы любите тяжести, то поднимите мне стенку учреждения, а то я все время вижу разные массы и рассеиваюсь!..
Одна из осоавиахимовок. Это можно, гражданин. Ты оттого и начальник, что никому невидим… Ты думаешь, мы дурочки, что ль?!
Вчетвером берут легко бревенчатую стену и ставят на место, загораживая учреждение от районного мира. Сами осоавиахимовки остаются уже вне учреждения.
Мюд. Алеша, здесь что такое — капитализм или второе что-нибудь?
Щоев. Евсей! Организуй, пожалуйста, эту девочку. У меня от нее изжога начинается.
Евсей. Я ее на заметку возьму, Игнат Никанорович.
Щоев. А где же мое учреждение?
Евсей. Оно выходное, Игнат Никанорович!
Щоев (задумчиво). Выходное… Хорошо бы оно не возвращалось. Я бы тогда его враз со снабжения снял и план выполнил! Евсей, давай возьмем курс на безлюдие!
Евсей. Давай, Игнат Никанорович! А как?
Щоев. А я почем знаю — как?! Возьмем курс, и всё!
Алеша. Можно механизм выдумать, товарищ кооператив. Механизмы тоже могут служить.
Щоев. Механизмы… Что же, это отлично: сидит и крутится какое-нибудь научное существо, а я им руковожу. Это мне приятно. Я бы всю республику на механизмы перевел и со снабжения снял. Как, Евсей?
Евсей. Нам было бы легче, Игнат Никанорович.
Клокотов. Нормальный бы темп работы наступил!
Мюд. Птицы летят, рыба плывет, люди кушать чего-то хотят, а они думают… Алеша, я здесь не понимаю!
Щоев. Вот дай я тебя возглавлю, тогда все поймешь!
Опорных (входит, весь мокрый). Так как же… этта, как ее… рыбку-то ловить иль пускай живет…
Щоев. Заготовляй, конечно.
Опорных. Кадушек нету, Игнат Никанорович… А бочары говорят — как-то ее? — ты соли им за прошлый месяц не давал. Дай, говорят, нам соль, а то хлеб насущный не соленый!
Щоев. А ты, Петя, пойди и скажи им, что они оппортунисты.
Опорных. А они мне сказали, что ты оппортун! Так как же мне быть?
Мюд (ко всем). Это кто? Фашисты?
Опорных. Еще встречные девки говорили мне про ягоду. Она, Игнат Никанорович, говорят, в лесах поперла… все, как-то это говорится, летит, прет, плывет и растет, а у нас тары нету. Я хожу и мучаюсь.
Шум за сценой.
Щоев (Алеше). Где твоя музыка, музыкант! Опять мне чего-то печально от мненья и мечты… Евсей, погляди, кто там шумит и нарушает!
Евсей уходит. Вместе с ним исчезают наружу Алеша и Мюд. Шум людей за сценой увеличивается.
Опорных. Еще, Игнат Никанорович, птичьи стада помету навалили. Целые курганы лежат, а, говорят, это золотое дно. Так как же, заготовлять его иль пускай так?
Шум за сценой утихает.
Щоев. Что тебе помет? Ты ведь самый задний человек в своем классе! Из птичьего помета заграничные химики железо и сливки делают, а ты говоришь — помет! Что ты понимаешь?!
Евсей входит.
Клокотов. Давайте выпишем, Игнат Никанорович, заграничного ученого — у нас масса загадочных вопросов стоит.
Евсей. Конечно, надо выписать. Заграничным особый продукт дают, и одежду они привозят в чемоданах.
Щоев. Правильно, Евсей… Кто там шумел наружи?
Евсей. Массы пайщиков двигались сюда, а я их окоротил.
Щоев. Зря, Евсей. Ты бы выбрал от них представителя, чтоб он уже вечно был один за всех.
Евсей. А я уж его выбрал, Игнат Никанорович, и должность ему дал — он теперь угомонится.
Щоев. Ты прав, Евсей. Мы всегда с тобой отчего-то правы!
Тихо стучат в дверь.
Да, пожалуйста, будьте любезны — войдите.
Входят датский профессор Эдуард-Валькирия-Гансен Стерветсен и его дочь Серена.
Стерветсен. Здравствуйте, господа русские максимальные люди!
Серена. Мы — научность, которая знает пищу. Здравствуйте!
Щоев. Здравствуйте, господа буржуазные ученые! Мы здесь сидим и всегда рады науке.
Евсей. Мы и науку заготовляем…
Стерветсен. Мы с детства максимально любим кооперативность. В Юнион Рашион Совет кооперативность прелестна — мы хотим учиться всему пищевому и еще товарному… я грустно затрудняюсь… самотеку!
Щоев. Ага, приехали. Теперь наша кооперативность прелестной стала, когда мы вас догнали и перегнали! Евсей, уважай этих чертей!
Серена (отцу). Он говорит — щорт!
Стерветсен (дочери). Потому что, Серен, у них нет бог, остался его товарищ — щорт.
Щоев (торжественно). Товарищи буржуи. Вы попали в самый расцвет реорганизации нашего аппарата. Так вы, во-первых, ступайте, отдохните, опомнитесь, а через десять дней, во-вторых, являйтесь в нашу кооперативность — тогда мы вам покажем! А чемоданчики оставьте здесь — наша земля любую тяжесть выдержит.