Евсей. Сколько нам заплатите наличными за производство революции?
Серена. Дирижабль, Алеша!
Алеша (счастливый). Дирижабль!!! На нем высоко взойдет пролетариат над всею бедняцкой землей!.. Я согласен сгореть в Европе за такую машину!
Стерветсен. Но я не понимаю…
Серена. Папа, Алеша меня любит…
Опорных. Как то есть ее?! Нам дирижабль в виде тары нужон! У нас кадушек нету!
Годовалов. Я б вынес мнение — купить заново гуже-транспорт.
Один из пайщиков. На что нам идея? Мы уж давно все осознали. Всемирный вопрос — пустяк.
Мюд. А я, Алеша? А я с кем останусь? Я умру от оппортунизма…
Алеша. Ничего, Мюд. Я сейчас его ликвидирую. Кузьма?
Кузьма (из гущи собрания): Э?..
Алеша. Хочешь кончиться навеки?
Кузьма. Покоя хочу. Мертвые угождают всем.
Алеша выводит Кузьму из собрания наперед. Вынимает из кармана разводной ключ, отвертку и прочие инструменты. Отвинчивает Кузьме голову и швыряет ее прочь.
Опорных. Этта… Я головку ту возьму — можно чашку для щей сделать… (Берет себе голову Кузьмы).
Алеша извлекает из груди Кузьмы примус, радиоаппаратуру и прочие немудрые предметы. Затем разымает все туловище на несколько частей — элементы Кузьмы с грохотом падают на землю и сыплются пятаки; из глубины же погибшего железного тела вырывается облако желтого дыма. На полу остается куча железного лома. Все следят за облаком рассеивающегося желтого дыма.
Мюд (глядя на дым). Алеша, это что?
Алеша. Отработанный газ. Оппортунизм.
Мюд (меланхолично). Пускай пропадает. Им дышать все равно нельзя.
Стерветсен. Я сожалею о кончине гражданина Кузьмы. Мы в Европе нуждаемся в железном духе.
Клокотов выходит с мешком и складывает туда остатки Кузьмы.
Алеша. Не скучай, ученый человек. Я из тебя тоже могу железку сделать.
Стерветсен. Я далеко не возражаю.
Щоев. Опорных! Петя!
Опорных. Я вот он, Игнат Никанорыч!
Щоев. Прими и сдай Кузьму в райутиль в счет нашего плана.
Опорных. Сычас, Игнат Никанорыч… (Бросается по служебному делу).
Щоев (Алеше). А ты что же — оппортунистов выдумываешь, товарищ дорогой? Массу хочешь испортить?
Алеша. Да я, товарищ Щоев… Я нечаянно… Я хотел героя сделать, а он сломался…
Щоев. Сломался?! Мало ли что сломался! Подавай теперь заявление, что ты осознал свою ошибку. Но заявление свое считай явно недостаточным, а себя признай классовым врагом…
Евсей. Да, да… Ишь ты какой! Герой сломался! Разве герой может сломаться?
Алеша горестно наклоняет голову.
Мюд. Не плачь, Алеша. Ты зажмурь глаза, а я поведу тебя в социализм как слепого. И мы будем опять одни с тобой петь в колхозах о пятилетке, об ударниках — обо всем, что лежит на сердце.
Алеша. Нет… Я оппортуниста сделал. У меня душа теперь печально болит.
Евсей. Заявление подай. Пиши, что чувствуешь немалую тоску.
Щоев. Осознайся, полегчает.
Один из пайщиков. Смерть предателю интересов нашей прослойки!
Первая служащая. Ах, это ужас!.. Этот неофициальный музыкант оказался примиренцем, он нашу идеологию упростил!.. Вы понимаете?
Разговор среди собрания:
— Кошмар!.. Я говорил, что интервенция будет…
— Документы! Документы проверьте!.. Хватай его за документ!
— Окружите их несокрушимым единством рядов!
— Это формальное заблуждение — он должен отречься от своего безобразия!..
— Дайте ему плюху, кто поближе!
— Он вредитель, он классовый аппарат хочет сломать!..
— Фашист! Дайте мне прорваться к нему! Дайте мне лицо классового врага!
— Ах, в нас бушует высшая ненависть! И главное — в общей груди!
— Потеха, едрена мать!
— Интересно теперь жить в учреждении! Прямо весь дрожишь от чувств!
— Членов арткружка — прошу ко мне!
— Серен, что здесь такое? Я опять в недоразумении…
— Ах, папа, здесь самотек интриги!..
— Этта… как-то ее… Алешка — ты сволочь!
— А я, знаете, все время, все время, даже когда мне аборт делали, — все время чувствовала, что у нас на службе что-то неблагополучное… Я даже доктору при операции это говорила… Я сама удивляюсь!
— Ух, люблю я эти опасности!
— Вы же милый человек. Вы на подлость только по отношению к женщине способны.
— Конечно же, не по отношению к государству!
— Учредить порочное предприятие для изменников!
— А-а, давай-давай-давай погорячей!.. Потеха, сукины сыны!
— Теперь, товарищи, нам нужно сплачиваться!
— Следите друг за другом!
— Не доверяй себе никто!
— Считай себя для пользы службы вредителем!
— Карайте сами себя в выходные дни!
— Больше мученья, больше угрызений совести, больше тоски за свой класс, товарищи!
— На высокую ступень!
— Ура!..
Алеша стоит, окруженный всеобщей враждой: он тоскует и растерян. Он не знает, как ему дальше жить.
Щоев. Умолкни, стихия!..
Наступает тишина.
Достаточно будет, если человек письменно раскается в сердечном заблуждении.
Евсей. Нам важно получить от него документ по форме, и больше ничего. Согласно документа он исправится механически!
Щоев. Ты прав, Евсей! (Задумчиво). Документ!.. Сколько задумчивости в одном слове! Венчая память мыслям человечества!
Алеша. Я был единоличный талант…
Евсей. Ты дар божий, а бога нет…
Алеша. Отчего я не стал железным! Я был бы верен вам навсегда!
Евсей. Твердости нет, нежность тебя замучила.
Алеша. Вы правы кругом! А я ничто, меня больше нет на этом организованном свете.
Евсей. Дисциплинки не хватило, установочка расшаталась.
Алеша. Я думал что попало, я некультурный, у меня чувства бродили без русла, и я часто плакал даже от одной грустной музыки…
Щоев. Ты выдумывал без руководства, и твои предметы работали наоборот. Где ты раньше был — я б возглавил тебя!
Алеша. Я сознаю себя ошибочником, двурушником, присмиренцем, и еще механистом… Но не верьте мне… Может быть, я есть маска классового врага! А вы думаете редко и четко, вы — умнейшие члены! А я полагал про вас что-то скучное, что вы плететесь в волне самотека, что бы бюрократическое отродье, сволочь, кулаческая агентура, фашизм. Теперь я вижу, что был оппортунистом, и мне делается печально на уме…
Мюд. Алеша! Я одна теперь осталась! (Отворачивается ото всех и закрывает лицо руками).
Щоев. Ничего, Алексей, мы тебя образумим!
Серена. Папа, что здесь такое?.. Алеша, не бойтесь!