Расставаться не хотелось. Мы долго простояли у калитки. Юрий Осипович рассказал, что Грина он любит с детства, что это не просто любовь, а влюбленность, крепнущая с годами; он называл любимые рассказы, потом заговорил о романах, о необычном языке Грина, о психологической глубине его творчества. О том, как помогал ему, Домбровскому, Грин в ГУЛаге, где Юрий Осипович пробыл долгое годы: мужество его героев, их бескомпромиссность, чистота, стойкость в экстремальных ситуациях — все это не раз вспоминалось и помогало в тяжкие минуты.
— Мне ведь довелось однажды и встретиться с Александром Степановичем, — сказал Юрий Осипович. — Это было в Москве летом тридцатого года. И Нину Николаевну тогда видел, тоненькой и молодой. Пытался напомнить ей об этом сегодня, но она забыла. Понятно — столько лет прошло. Встреча была забавной и горькой, но рассказывать долго. Может, напишу о ней.
(Действительно, в 1972 году вышел ленинградский сборник «Воспоминания об Александре Грине», и в нем рассказ Домбровского о встрече с Александром Степановичем.)
— О чем я пишу сейчас? — сказал Юрий Осипович, отвечая на мой вопрос. — Будет ли у «Хранителя» окончание? А вот, представьте себе, какая история — именно над окончанием его я и работаю.
— Но ваш роман кончается арестом героя.
— Вот я и пишу о том, что за этим последовало. Не напечатают? Что ж, полежит. Подождем.
Мы простились. Машина, развернувшись, уехала. Я стояла у калитки, силясь опомниться, когда ко мне подошла Нина Николаевна и сказала: «Какой удивительный человек приезжал. Знаете, кто это?» — «Да, — сказала я, — Хранитель». — «А я, старая безмозглая хрычовка, не пригласила его к нам еще, когда мы прощались, не попросила расписаться в книге!»
(Книги отзывов Домика были гордостью Нины Николаевны и читались, как увлекательный роман.)
— Потому что устали, Нина Николаевна.
— Да, совершенно скисла. Не столько от разговоров, не только от них. Как этот человек говорил об Александре Степановиче! Как он знает его книги!
Вечером я читала Нине Николаевне «Хранителя древностей»; она любила, когда ей читали вслух, неизменно вспоминая: «Мне перед сном всегда читал Александр Степанович».
Сейчас она с радостью слушала главы «Хранителя».
Э. Мороз
Имя Домбровского я впервые услышала от Федора Марковича Левина, бывшего «космополита» и вообще личности примечательной. Он хлопотал об издании книжки с интригующим названием — «Обезьяна приходит за своим черепом». Был 1958 год.
В ту пору в литературу стали возвращаться реабилитированные писатели, в том числе и через редакцию русской советской прозы издательства «Советский писатель», где я работала. Помню, например, появление в нашей единственной комнатенке Олега Васильевича Волкова, очень прямого, очень высокого человека с прозрачными глазами и окладистой бородой. Осанка, манеры, легкое грассирование, эти «дворянские штучки», а главное — доброжелательство, какая-то детская открытость — ничего не вытравили ни лагеря, ни ссылки. Сергей Александрович Бондарин, напротив, — замкнутый, неулыбчивый, внешне робкий и тихий, но, как оказалось впоследствии, очень твердый человек. Еще красивая, но какой-то неприятной красотой, Галина Серебрякова. Несколько раз приходил в редакцию и Александр Исаевич Солженицын, но позже. Все они приходили по-разному.
Юрий Осипович появился в издательстве, как лагерник. Была весна. Он вошел в телогрейке и калошах, кажется, на босу ногу. Черный лохматый чуб падал на лоб, впалые, изборожденные морщинами щеки, с прищуром, веселые, молодые глаза. Вид у него был такой, что казалось — сейчас сунет два пальца в рот и оглушительно свистнет.
Мы были знакомы с Ю. О. по редакции и еще через одного моего друга-ленинградца, историка и литератора Мишу Хейфеца. Когда Миша приезжал в Москву, мы отправлялись к Ю. О.
В 1974 году Мишу Хейфеца посадили. Дело по нынешним временам не стоило выеденного яйца: он и В. Марамзин составили и «самиздали» двухтомник И. Бродского. Миша написал к нему предисловие, естественно, не вполне литературоведческое, было там и про танки, утюжившие Чехословакию, и многое другое. Взяли по доносу одного из соседей по писательскому дому на Новороссийской улице. Началось следствие. Жена его Райка прилетела в Москву — надо было что-то предпринимать, нам казалось тогда, что можно что-то сделать, ну хотя бы для начала найти хорошего адвоката. Но оказалось, что все хорошие адвокаты уже провели к тому времени свои громкие процессы и дисквалифицированы на многие годы вперед. Б. Золотухин, к которому я обращалась, лишился работы более чем на 20 лет. Выяснилось, что адвокатов подследственным КГБ предлагал своих.