Отряды 5-й быстро занимали в степи хутора, развертываясь перед Калачом. Ворошилов поехал осматривать новый фронт. Когда он, Лукаш и Кисель — командир Морозовского полка — садились в броневик, подбежал Коля Руднев:
— Клим, я посылаю с тобой охрану.
— Глупости! Не надо.
— Прошу тебя. Автомобиль — дело темное. Был бы хороший бензин, а то — смесь, — дело темное… Конвой поедет казачий, ребята здешние, они тебе все балочки укажут. Лично тебя прошу.
Ворошилов пожал плечом и захлопнул стальную дверцу. Броневик зачихал, пустил густое облако, воняющее спиртом и керосином, покатил в степь. За ним, пригнувшись на высоких седлах, поскакали восемнадцать красных казаков — молодые, сильные, смелые ребята.
Только что прошел дождь. Воздух был парной. Из-под колес и копыт летели лепешки грязи. В стороне, куда шел броневик, из грозовой тучи свешивались косые сизые полосы ливня. Лукаш в открытое отверстие брони указывал расположение отрядов. Проехали окопы Морозовского полка и свернули вдоль фронта. Туча, волоча по степи ливень, уползала за Дон. Во влажной дали виднелись стога.
Броневик, замедляя ход, подъехал к одному из хуторов — на берегу заросшего камышом пруда. Здесь только что прошел сильный ливень. За плетнями стояли еще тяжелые от дождя вишневые сады. На улице — лужи. Ворота во всех дворах и ставни в хатах — закрыты. Хутор, видимо, был покинут. Проехали мостик и за поворотом увидели поперек всей улицы сваленные телеги, бревна, мешки с землей. Командир Кисель сказал: —Дьяволы, это они за ночь нагородили!.. Вчерась разведка установила хутор покинутым, и мы так и считаем…
Ворошилов остановил машину:
— Прикажи конвою отстать.
Лукаш, приоткрыв дверцу, сказал подскочившему казаку:
— Командующий приказал держаться в полуверсте.
— Пошел прямо, — сказал Ворошилов.
Броневик проскочил через баррикаду, но и она оказалась опустевшей, только две ошалелые курицы кинулись из-под колес. Отсюда дорога начала вертеться между плетнями. Лукаш хмурился, кусал ноготь. Кисель все еще повторял: «Мои ребята не станут врать…» Водитель Цыбаченко, луганский металлист, неодобрительно покручивал головой, вертя вправо и влево баранку руля, — дорога становилась все хуже, машина по самые оси завязала в колеи, полные черной воды.
— Давай, давай, — повторял Ворошилов.
Впереди показалась большая лужа. Броневик рванулся и засел. Мотор заглох.
— Сели, — сказал Цыбаченко, открывая дверцу.
Ворошилов с силой нажал ему на плечо:
— Сиди смирно.
— Товарищ Ворошилов, да тут же никого нет. — Кисель, морщась, с усилием открывал дверцу… — Разве они днем станут по садам сидеть. Они все сейчас в балках, в степи.
Ворошилов — строго:
— Не выходи…
Но Кисель уже открыл и высунулся по пояс. Из-за плетня хлестнули выстрелы. Он, даже не ахнув, головой вперед, вывалился из броневика. Лукаш быстро захлопнул дверцу. По броне резнул второй залп.
Ворошилов:
— Давай пулемет…-
Лукаш ответил:
— Ничего не выйдет, они в мертвом пространстве…
Выстрелы били не переставая; было хорошо слышно, как бряцали ружейные затворы, сопели люди. Пули не пробивали брони, но от их ударов — почти в упор — внутри с брони летела окалина.
— Береги глаза! — крикнул Ворошилов, — щека его была в крови.
Нападающие, видя, что броневик не отвечает и засел грузно, начали высовывать из-за плетня бородатые, орущие матерщину лица; скаля зубы, прицеливались в узкую щель в передней броне. Осмелев, галдя, повалили плетень и окружили машину, — станичников было не меньше полусотни; бешено застучали прикладами в броню:
— Антихристы! Большевики! Вылезай, хамы!
Навалясь, раскачивали машину. Лезли на купол. Силились просунуть винтовки в щель. Но, опасаясь револьверных выстрелов изнутри, бросили это занятие. Стали совещаться:
— Нанесем хворосту, зажарим их живьем…
— Чего там — хворост! Давай гранату.
Лукаш сказал:
— Дело скверное.
— Пустяки, — ответил Ворошилов. — Мужики хозяйственные, зачем им рвать хороший броневик. Пускай спорят. Наш конвой их сейчас атакует либо даст знать в полк…
Действительно, казакам скоро жалко стало такой хорошей боевой машины. Несколько человек побежало за волами. Другие опять принялись ругаться и стрелять. Лукаш крикнул в щель:
— Эй, станишники, бросьте дурить! Все равно вы нам ничего не сделаете. За нами идет конвой — две сотни, бегите скорее по садам, покуда вас не начали рубать.
Тогда казаки, разинув губастые, зубастые рты, захохотали, — приседая, били себя по ляжкам…