«Я счастлив, и чтобы жить в этом счастье, я нарочно не вижу и не слышу всего, что делается вокруг меня. Я обманываю самого себя и обманываю Дашу. Я сержусь, когда мне говорят, что Россия гибнет, но ничего, кроме этих сердцов, не делаю для того, чтобы она не погибла. Теперь я должен либо сознательно продолжать жить бесчестно, либо…»
Выводы этого «либо» оказались настолько неожиданными и Иван Ильич был к ним так неподготовлен, что спустя недолгое время он счел за лучшее отложить все выводы и решения на завтра, задернул штору на окне и лег спать» (стр. 453).
Черты политической наивности и робость суждений писатель все реже отмечает в своем герое.
В тексте издания 1925 года в споре с инженером Струковым, пытавшимся напугать Ивана Ильича разрушительной силой революции, Телегин уже обнаруживает понимание того, что Струкова с его мечтами о всеобщем «хаосище» нельзя отождествлять с носителями подлинных идей революции, которую Телегин теперь приветствует. «Ну да, революция… Так ведь и слава богу» (стр. 378).
В первоначальном тексте романа «Сестры» Рощин показан был человеком, насквозь враждебным революции, законченным противником большевиков, почти лишенным каких бы то ни было предпосылок к тому, чтобы приобщиться впоследствии к новой жизни.
Это нашло свое отражение, например, в эпизоде, рисующем Рощина и Катю, идущими по улицам Петрограда накануне Октябрьского выступления. Слова, которые произносил Рощин, проходя мимо особняка Кшесинской, где помещался штаб большевиков, слова, отраженно звучавшие и в авторском тексте, — рельефно выявляли контрреволюционную сущность Рощина:
«— Вот змеиное-то гнездо где, — сказал Рощин, — ну, ну…
Это был особняк знаменитой балерины, где сейчас, выгнав хозяйку, засели большевики. Всю ночь здесь сыпали горохом пишущие машинки, а поутру, когда перед особняком собирались какие-то бойкие оборванные личности и просто ротозеи-прохожие, — на балкон выходил глава партии и говорил толпе о великом пожаре, которым уже охвачен весь мир, доживающий последние дни. Он призывал к свержению, разрушению и равенству… У оборванных личностей загорались глаза, чесались руки…
— На будущей неделе мы это гнездо ликвидируем, — сказал Рощин» (текст 1922 г., стр. 455–456).
В последующих изданиях эта сцена подверглась значительной переработке.
Вслед за этим местом в первопечатном тексте шла небольшая концовка, тоже впоследствии переработанная автором, — о встрече Кати и Рощина с безносым расклейщиком (распространявшим по городу воззвание «Революция в опасности»).
Образ Рощина в издании 1925 года меняется: конечно, он далек еще от сочувствия идеям революции, однако он показан теперь не столько в ненависти своей к большевикам, сколько в состоянии растерянности, недоумения, непонимания происходящего, показан переживающим горечь отчуждения от жизни страны. В окончательном тексте «Сестер» (1943) это еще усиливается и такими дополняющими его характеристику штрихами: Рощин особенно обостренно осознает свое состояние, чувствуя себя чужим, одиноким в городе, где готовится революционное восстание.
Одновременно с этой работой над образами героев романа автором были произведены сокращения, придавшие тексту большую компактность и сжатость. В издании 1922 года была, например, сцена, когда Телегин и Даша случайно видят низложенного царя Николая II, работающего на грядках в саду, — эпизод сам по себе колоритный, но не имевший столь тесной связи с основным сюжетным движением. В издании 1925 года А. Толстой его уже не дал.
Писатель правил также те страницы, где давался анализ усложненных психических состояний его героев. Добиваясь большей реалистической простоты изображения, он сокращал или выбрасывал отдельные места, передававшие внутренние переживания героев в слишком причудливом, разорванном течении их.
Большие изменения были произведены в стиле и языке произведения.
Новой значительной правке стиля автор подверг текст романа «Сестры» при включении его в однотомник 1943 года. Сам писатель так говорил об этой своей работе: «Романы, составляющие трилогию, писались с большими интервалами. Нужно было их свести к единому стилю, многое переделать, многое лишнее выпустить, придать им стройность одной книги. Это была довольно сложная работа» (А. Н. Толстой, Полн. собр. соч., т. 8, стр. 669).
Восемнадцатый год
Впервые под названием «Хождение по мукам» напечатан в журнале «Новый мир», 1927, №№ 7—12, и 1928, №№ 1, 2, 5–7. Первое отдельное издание: «Хождение по мукам. Восемнадцатый год», ГИЗ, М. — Л. 1929. Перепечатывался в собраниях сочинений А. Н. Толстого и отдельными книгами вместе с романом «Сестры».