Последние силы покидали князя, секнуло сердце — вырваться и убежать, и бежать без оглядки! — последние молитвы забывались от страха, и глаза, как пчелы без крыл — только бесы, только бесы, только бесы! — но все еще держался, последние слова — мытарев глас отходил от неутерпчева сердца, душа жада́ла...
Уж на вьюжном поле в последний раз взвьюнилась вьюга и, припав белогрудая грудью к мерзлой земле, замерла, — шел час рассвета, — и было тихо в поле, и лишь в лысинах черное былье чуть зыблелось.
И воссияла заря, просветился день. И все бесы, дхнув, канули за адовы горы в свои преисподние бездны, в глубины бездонные, в кипучу смолу и в палючий жар — горячину.
Вышел князь Олоний из церкви безукорен и верен, взрачен и красен, — сиял, как заря, и светлел, как день, около главы его круг злат. И благословил князя блаженный поп Сысой за крепость его и победу на новую жизнь — на дела добра и милосердия благочестно и мирно княжить свето — русской землей над народом русским.
Государю — царю многолетство
Четцу калачик мягкий.
1913 г.
СВЕТ НЕВЕЧЕРНИЙ
АВВА АГИОДУЛ{*}
Поведал старец
В бытность мою игуменом лавры блаженного Герасима один из братии, сидящих в лавре, помер, и не знал о его смерти старец Агиодул.
Ударил канонарх в било, собралась братия и вынесли умершего в церковь. Пришел и старец и, видя брата, лежащего в церкви, опечалился, что не целовал его прежде отшествия его от жития сего, и шед к одру, глаголя к умершему:
— Восстани, брате, и даждь ми целование!
И, восстав, брат целовал старца.
И глагол ему старец:
— А теперь спи, дондеже Христос пришед воздвигнет тя.
НИЩИЙ{*}
В лавре в Пургии сидел один старец, и был не сребролюбив зело, и имел дар милостыни.
Однажды в лавру пришел убогий, прося милостыню.
У старца был всего — навсего один хлеб, и старец вынес его и дал нищему.
Нищий же сказал старцу:
— Не хочу хлеба, давай мне ризу!
Старец, не желая огорчать нищего, взял его за руку и ввел в свою келью.
И ничего не нашел нищий в келье, никакой ризы: одна была у старца риза, что̀ была на нем. И смирился нищий перед обычаем старца, развязал вретище свое посреди кельи и, выложив все, что̀ имел, сказал:
— Возьми, колугере, аз же инде обрящу.
ЧИСТОЕ СЕРДЦЕ{*}
Сидящу мне в лавре Пургии иорданской, видел я брата ленящегося и никогда не совершающего воскресной службы. И так беспечно и не радея о себе прожил брат не малое время.
И вот однажды увидел я его, со всем тщанием справляющего праздник, и сказал ему:
— Ныне добро твориши, заботясь о душе своей, брате!
Он же рече:
— Господи, авва, ныне имамы умрети.
И по трех днех помер.
БЛЮДУЩИЙ{*}
В монастыре Пентуклии был некто брат, блюдущий себя и постник. И однажды взбешенный на блуд, не стерпел он брани, вышел из монастыря и иде во град скончати похоти своей. Но только что вошел он в обитель к блуднице, как тотчас прокажен бысть весь.
И, видев себя в чину таком, возвратился брат в монастырь, благохвальствуя Бога:
— Навел на меня Бог наказание, да спасется душа моя!
И вельми славословил Бога.
КРЕПКАЯ ДУША{*}
Однажды пришел я в Александрию и пошел в церковь на молитву и увидел жену в печальных одеждах, окруженную слугами и отроками; плача молилась она ко святому мученику:
— Оставил мя еси, Господи, помилуй мя, милосердый!
И от крика ее и многих слез я оставил мою молитву и, ближе смотря на жену, от вопля ее и слез сам растрогался сердцем, и подумал:
«Вдова она, и зло ей делают!»
И дождавшись, когда она кончит молитву, подозвал одного из отроков ее.
— Повеждь госпоже своей, — сказал я, — есть у меня к ней слово.
Отрок передал ей, и когда она осталась одна, я сказал ей о том, что̀ помыслил о ней. Она же воскликнула с плачем: