С. 377. ...обезьяньим гуськом... — Ср. в «Манифесте» Обезвелволпала указание на «Танец обезьяний: „вороний“ — в плащах, три шага на носках, крадучись, в стороны и подпрыг наоборот с присядом, и опять сначала». (Взвихренная Русь. С. 208).
Циррозовый — желтый.
...с воздыханием херувимской... — См. коммент. к С. 339.
Вестрис (Vestris), Гаэтано Аполлонио Бальтазаре, (1729—1808) — итальянский танцовщик, педагог и балетмейстер. Современники называли его «богом танца». См. о нем в главе «Париж» кн. Ремизова «Пляшущий демон» (Париж, 1949).
С. 378. ...гоголевский дедов зарочный клад: сор, дрязг... — Обыгрывание сюжета повести Н. В. Гоголя «Заколдованное место», где неудачливый кладоискатель-дед в итоге оказывался облитым помоями.
...чувствительный философ — в рукописи IV редакции было: «философ Бергсон».
Построить «обыденный» город... — «Обыденным» назывался храм, построенный за один день. Здесь: город, созданный за один день.
Ах, попалась птичка, стой! ~ Ни за что на свете! — Цитата из текста игры под названием «Птичка», сочиненной А. А. Пчельниковой (урожд. Цейдлер) и по типу соответствовавшей игре в кошки-мышки. Впервые опубл.: Пчельникова А. А. Беседы с детьми. Ч. 7. СПб., 1859. Как отдельное стихотворение, вошло в хрестоматию «Русская книга для чтения» К. Д. Ушинского (СПб., 1864).
С. 379. ...десять сыновей: Ги, Одон, Уриан ~ Раймонд. — Имена сыновей взяты из текста-источника.
...храм во имя Богородицы — Утолимая печаль — «Утоли моя печали» — название иконы Божией Матери, глубоко почитаемой верующими и дарующей исцеление больным и утешение скорбящим. Празднуется 25 января и 9 октября.
С. 391. В «обетованной стране блаженства» в царстве фей... — Образ из книги «Ирландские саги» (Л., 1929), которую Ремизов изучал для работы над повестью «Тристан и Исольда».
С. 392. «Душа человека ~ достаточно — звука»... — Строка из стих. А. А. Фета «Напрасно».
С. 394. Мелюзина попадает в круг «забытых Богом». — Имеется в виду образ из апокрифа «Хождение Богородицы по мукам» — мучения грешников в огненной реке, которая скрывается в вечной тьме. «И рече Михаил къ Богородицы: «аще ся кто затворить во тмѣ сей, нѣсть памяти о нем отъ Бога» (ПСРЛ III. С. 122). Ремизовская переработка части этого апокрифа называлась «Забытые Богом». См. коммент. к «Хождению Богородицы по мукам».
БРУНЦВИК
Впервые опубликовано: Алексей Ремизов. Мелюзина. Брунцвик. Париж: Оплешник, 1952. С. 51—70.
Рукописные источники и авторизованные тексты: 1) Черновой автограф в тетради под загл. «Брунцвик», «7—13.VII.1949» (I редакция) — РГАЛИ. Ф. 420. Оп. 4. Ед. хр. 20. Л. 1—28; 2) II редакция: вар. А) Беловой автограф с правкой в тетради (раздел «Примечания» — отсутствует) под загл. «Брунцвик», под текстом помета: «Текст: «История о славном короле Брунцвике». М. Петровский. Памятники древней письменности и искусства, СПб., 1888, LXXV», «18.VII.1949» — РГАЛИ. Ф. 420. Оп. 4. Ед. хр. 20. Л. 29—61; вар. Б) Авторизованная машинопись — Собр. Резниковых.
Тексты-источники: 1) Пыпин. Очерк. С. 223—227; 2) Гудзий. С. 382—383; 3) Петровский М. История о славном короле Брунцвиге // ПДП. СПб., 1888. Вып. LXXV. 76 С. [Вступительная статья — С. 1—27; текст—список XVIII в. — С. 31—57].
Дата: 1949—1950.
В основе древнерусская переводная повесть формально была близка жанру сказки. Этот этап существования сюжета отражен в Первой редакции — сказке о Брунцвике и его волшебных помощниках — дядьке Баладе и Льве. С веселым по тону повествованием диссонировал трагический финал, в котором вернувшегося из странствий героя убивал жених разлюбившей его жены. В этой редакции еще не было найдено эстетического равновесия между художественной идеей и формой произведения. Во Второй редакции повествование развивалось согласно сюжету источника до момента возвращения героя домой и узнавания его женой по перстню. В этой кульминационной сцене сказочный сюжетный мотив «муж на свадьбе своей жены» был трансформирован в мифологический, подобный сюжетной основе трагедии Эсхила «Агамемнон». «Вольная» смерть героя, не сопротивлявшегося убийце, была результатом осознания им потери единственной любви и носила жертвенный, мистериальный характер. Подобная концовка по-новому освещала фантастические странствования героя, которые представали символическими метафорами его духовного развития. Но это был «ложный финал», а подлинный заключался в радостном пробуждении от сна Брунцвика и его жены. Введение такой концовки — пробуждения-воскресения — было последним звеном в процессе трансформации сказки в мистерию. О текстологической истории «Брунцвика» подробнее см.: Алексей Ремизов и древнерусская культура. С. 207—217.