— Ни одна свинья…
— О!
— Да, поразительно.
— Наверное, очень толстая.
— Толще некуда.
— Как же иначе! — не без раздражения откликнулся Типтон. В конце концов он собирался думать о Веронике, а не о свиньях. — Не хочу вас задерживать. Вы спешите к своей свинье.
— Я и вас возьму, — сказал лорд Эмсворт. — Вот сюда, по тропинке.
Типтон смирился. Он не знал, как стряхивать с себя пэров, а учиться сейчас не мог.
Как обычно в эти часы, Императрица ушла в свой домик, и лорду Эмсворту пришлось рассказать о ее красоте. Правда, он обещал сводить к ней гостя наутро.
— Или днем, а то утром я занят с художником, — поведал он. — Я давно хочу заказать ее портрет. Написал сестре, попросил найти портретиста, она очень грубо ответила. Это Дора. Гермиона тоже против. Вы с ней рядом сидели. А рядом с Фредди была ее дочь Вероника.
Типтон оживился.
— Она очень красивая, — сказал он, намереваясь завести интереснейшую беседу.
— Кто? — удивился граф. — Гермиона?
— Мисс Уэдж.
— Я с ней не знаком, — огорчился граф. — Так мы говорили про мою племянницу. Очень хорошая девушка.
Типтон благоговейно запыхтел.
— Очень добрая, любит свиней. У Императрицы укатилась картошка, она ее подбросила. Свернула с пути! Это не каждая сделает.
Потрясенный таким совершенством, Типтон сказал: «Вот это да!»
— Мой сын Фредерик, он тоже там сидел…
Лорд Эмсворт умолк с разгона. Он вспомнил. Да, да, да… Эгберт просил… Он еще записал и вложил в книжку о свиньях…
— Да, Фредерик, — продолжал он. — Именно, Фредерик. Они с Вероникой были помолвлены.
— Что?
— Были. Потом что-то случилось… кажется, он женился… но они очень любят друг друга. С детства. Моя жена всегда говорила: «Голубки». Про Фредерика и Веронику. Она была еще жива, — объяснил граф, чтобы не подумали, что это голос из могилы.
Когда-то, на одном сборище, Типтону дали в переносицу печеным мясом. Что он чувствовал тогда, то же чувствовал теперь. Точно так же ему казалось, что мироздание рушится.
Многие утешились бы тем, что Фредди женат. Но Типтон был не так воспитан. Родители его сразу после свадьбы стали с редкостным упорством вступать в другие браки, и он принадлежал к тем растерянным детям, которых передают с рук на руки, словно мяч. Среди друзей он видел целый сонм брошенных жен и мужей, а потому — не верил в прочность семейных уз.
Возьмем Дорис Джимсон, которая в рекордный срок становилась Дорис Бул, Дорис Басбридж и Дорис Эплджон.
Итак, Фредди был женат, но не вышел из игры. По-видимому, устав от миссис Фредди, он отослал ее в Париж, чтобы обеспечить себе развод, и, встряхнувшись, возвратился к былой любви. За обедом, по всей вероятности, шла пристрелка.
Вот что решил Типтон, и хотя луна не погасла, как перегоревшая лампочка, ему показалось, что она фукнула, а кругом темно.
— Пойду-ка я, — глухо сказал он. — Поздновато.
Поспешая к себе, он понимал, что — лица там или не лица — выпить надо. Сам Мергатройд, узнай он все, похлопал бы его по плечу и поднес стаканчик. Такие потрясения вредны; да и всякий разумный медик признает, что он с двух часов не пил, сведя опасность на нет.
Графин стоял в гостиной, полный наполовину. Схватить его и хлебнуть — минутное дело. После этого, как человек разумный, Типтон стал думать о будущем. Он сказал Фредди какую-то чушь насчет напитков. Чтобы этот графин не оказался последним, надо принять меры.
Действовать пришлось быстро. Он кинулся к себе; отыскал большую флягу, без которой никуда не ездил, а сюда привез и по привычке, и по своей чувствительности; сбежал в гостиную; наполнил… Потом, ощущая, что больше ничего сделать нельзя, вернулся в свою комнату.
Луна снова светила, и Типтон, глядя в окно, хвалил себя за расторопность. Конечно, нехорошо жить на одной планете с Фредди, но соперничества он не боялся. Добрый глоток помог осознать, что справляются и не с такими, и он подумал, не сделать ли для верности еще один.
Он сидел и думал о третьем, когда рука его застыла. На газоне, внизу, что-то двигалось, вроде бы — человек.
Человек это и был, а точнее — Генри Листер, добравшийся до своей Пруденс. Собственно, он не знал, где ее окно, и собирался, тоже для верности, смотреть на все подряд. Угадал он почти сразу. Ее окно было рядом с Типтоном, а балкон — общий.
Сейчас он смотрел на Типтона. Луна осветила его лицо. Типтон попятился и упал на кровать, словно у него вынули все кости.
Только через несколько минут решился он вернуться к окну. Лица не было. Как он и думал, оно исчезло. Всегда так: появится — ухмыльнется — исчезнет… Он вернулся к кровати, сел, подпер рукой подбородок. Похож он был на роденовского «Мыслителя».
Немного позже лорд Эмсворт, возвращавшийся к себе, увидел зыбкую, длинную фигуру и подумал, что это — привидение, хотя ожидал бы Белую Даму или рыцаря, держащего под мышкой голову, а не молодых людей в черепаховых очках. Поморгав, он узнал, как и прежде, симпатичного гостя, который так любит свиней.
— Вы не окажете мне услугу? — сказал этот гость как-то надрывно.
— Хотите сходить к свинье? Вообще-то поздно, но если вы…
— Вот что, — сказал Типтон, — суньте куда-нибудь эту фляжку.
— Фляжку? Фляжку? Фляжку? Конечно, мой дорогой, конечно, всенепременно, — сказал лорд Эмсворт.
— Спасибо, — сказал Типтон. — Спокойной ночи.
— А? Да, да, да, да, ночи. Конечно, конечно.
Глава 5
«Герб Эмсвортов», старинная гостиница, в которой расположился Листер с кистями, красками, холстом, мольбертом и скребками, стоит на живописной улице маленького городка. На третий день после его приезда, ближе к вечеру, к этой гостинице подъехала двухместная машина. Взвизгнули тормоза, счастливо спаслась кошка, из машины вышел Фредди. Проведя две ночи у чеширских Брекенбери, он ехал к вустерширским Фэншоу-Чедвикам.
Визит к сэру Руперту Брекенбери был на редкость удачным. Его мастерство пленило старого «Р. Л. О.»; а если знать, что буквы эти означают «Распорядитель лисьей охоты», можно понять, как это важно.
Съедутся охотники, увидят собак, удивятся их сверкающей силе. «Эге, сэр Руперт! — скажут они. — Ничего собачки!» На что он ответит: «Неудивительно, ведь они едят только корм Доналдсона, особенно богатый витаминами А, В и С». — «Доналдсона?» — воскликнут охотники и вынут записные книжки. А там, в свое время, уже к ним приедут другие и все повторится. Сами видите, как лесной пожар.
Входя в гостиницу, Фредди весело насвистывал. Он и мысли не допускал, что с Генри Листером может что-нибудь случиться. Наверное, думал он, уже зовет отца «дядя Кларенс», тот сам и предложил.
Тем сильнее был удар.
— Уезжает!
— Да, сэр.
— Отсюда? Да он только приехал. Вы не спутали?
— Нет, сэр. Он заплатил и едет шестичасовым.
— Он у себя?
— Нет, сэр, гуляет.
Фредди мрачно вернулся в машину. Что-то сорвалось, думал он, и надо немедленно узнать, что.
Работники Доналдсона быстры, как молния, вернее — мысль их быстра, и потому они бывают растеряны минуту с четвертью, не больше. Фредди понял, что свет на тайну может пролить только Пруденс.
Человек, просидевший ради нее четыре часа в поезде и поселившийся в такой дыре, не уедет без ее ведома.
Он свернул к замку. Что ж, Фэншоу-Чедвикам придется потерпеть. Нельзя оставить Глиста в беде; долг велит узнать все из первых рук.
Въехав в ворота, он замедлил ход и посигналил.
— Эй, Типпи! — позвал он. Да, спешка, но надо же хоть помахать рукой приятелю, с которым не виделся два дня. Типтон Плимсол остановился, оглянулся и нахмурился.
— Гык, — сдержанно произнес он. Отвечать надо и змиям, но никто не обязан быть с ними приветливым.
Мрачность его заметил бы всякий, если он — не на похоронах. Но Фредди она скорей обрадовала. Когда человек отказывается от пищи насущной (питья), он веселым не бывает. Такое сходство с Гамлетом наводило на мысль, что Типтон все еще держится, а это — похвально. И Фредди понизил голос, словно у ложа скорби.