— А! — сказал Галли. — Вот вы где.
Когда гостишь в английском поместье, хорошо то, что всегда можно юркнуть в свою комнату. Через две минуты Типтон был там; еще через две он понял, что и здесь нет одиночества: раздался стук в дверь, и вошел изящный человек в сером.
Если вы хотите представить, что чувствовал Типтон Плимсол, перелистайте «Лиса Ренара».[140] Ощущение загнанности смешивалось с острой досадой. Даже в сельском доме ты не можешь остаться один. Куда мы катимся?
— Что-нибудь ищете? — грозно спросил он.
Не считаясь с тем, что за очками пылает мрачный огонь, Галахад ответил мягким тоном, который не раз укрощал самых буйных букмекеров:
— Нам надо бы поговорить, мой дорогой.
— Уже говорили.
— Долго, доверительно, о вашем счастье. Вы племянник моего друга…
— Знаю.
— … и я не допущу, просто не допущу, чтобы вы погубили все свое будущее. Возьмем быка за рога. Вы любите мою племянницу.
Типтон Плимсол дернулся. Он хотел было все отрицать, открыл рот — и увидел фотографию с розой. Нет, она осталась в комнатке, но он ее увидел; а потому — судорожно глотнул, как бульдог, подавившийся хрящом. Галли несколько раз стукнул его по спине.
— Ясно, — сказал Галли, — спорить не стоит. Любите. Все это видят. Почему же вы так странно себя ведете?
— Что значит «странно»?
— То и значит. Многие бы сказали, что вы играете ее чувствами.
— Играю?!
— Чувствами. А вам известно, как относятся к этому порядочные люди? Дядя Чет неоднократно выражал живейшее негодование.
Слова «К черту дядю Чета» трепетали на устах племянника, но он сдержался. Были вещи поважней.
— А она? — вскричал он. — Она не играет? Это — Иезавель[141] какая-то…
— Не Далила?[142]
— Может, и Далила.
— Скорей всего. Иезавель съели собаки.
— Какая мерзость!
— Да, приятного мало. Больно, прежде всего. Что ж, вы обвиняете мою племянницу. Конкретней?
— Она крутит!
— Не понимаю.
— А почему она обнимается со всякими Фредди?
— Обнимается? С Фредди?
— Да. И целуется. Она плакала, а он ее целовал.
— Когда это было?
— Вчера.
Галли все понял. Он был сметлив.
— До рододендронов, — спросил он, — или после?
— После, — ответил Типтон и тут же раскрыл рот, как морской лев, когда он ожидает новую рыбку. — Ой! Вы думаете, она из-за этого плакала?
— Конечно. Дорогой мой, разве можно позвать девушку к рододендронам и не прийти? Нельзя. Они чувствительны. Я все так и вижу. Не дождавшись вас, она добрела до скамейки и заплакала. Проходивший мимо Фредди увидел ее в слезах и по-братски утешил.
— По-братски? Вы так думаете?
— Ни малейших сомнений. Они знают друг друга всю жизнь.
— Да, — заметил Типтон, — их еще называли голубками.
— Кто вам сказал?
— Лорд Эмсворт. Галли покачал головой.
— Чтобы сохранить здравый разум в Бландинге, не слушайте Кларенса. Ничего такого не помню.
— Он был с ней обручен.
— Ах, кто из нас не был! Не с ней, вообще. Вы были?
— Был, — признал Типтон. — Раз шесть.
— И они вам безразличны?
— Ну, не совсем… Вот Дорис Джимсон… Да, безразличны.
— То-то и оно. Не беспокойтесь, Фредди любит жену. Типтон немного ожил.
— Вы так думаете?
— Уверен. Исключительно счастливый брак. Целый день воркуют.
— Бывает же! — сказал Типтон и немного подумал. — А двоюродные братья целуют двоюродных сестер, да?
— Непрестанно.
— И это ничего не значит?
— Абсолютно. Скажите, мой дорогой, а почему вы ушли от этих рододендронов?
— Долго рассказывать, — отвечал Типтон.
Однако он рассказал. Галли вращался в богемных кругах, где чего только не видят, и знал, как нежны и чувствительны страдальцы, как охотно снимают они напряжение напитком. Да, Фредди был прав. Вести свинью к Типтону Плимсолу никак нельзя.
— Так, так, — сказал он, когда рассказ подошел к концу. — Лицо выглядывало из кустов?
— Не просто выглядывало, — поправил обстоятельный Типтон, — оно ухмылялось. И, кажется, сказало: «Эй!»
— Вы дали для этого основания?
— Ну, я хлебнул из фляжки.
— А! Она с вами?
— Она в столе. Галахад поднял бровь.
— Может быть, мне за ней присмотреть?
Типтон закусил губу. Тонущему нелегко расстаться со спасательным кругом.
— Поверьте, — сказал Галли, — она вам не нужна. Я знаю точно, что Вероника влюблена в вас по уши. Пить совершенно незачем.
— Козявка думает иначе.
— Козявка?
— Такая, с голубыми глазами.
— Она советовала хлопнуть?
— Да.
— Она ошибалась. Хватит лимонного сока.
Типтон еще колебался, когда снизу раздался звон меди. Галли был к этому готов и не шелохнулся; Типтон принял это за трубы Страшного суда. Подпрыгнув вершка на два, он спросил:
— Что такое?
— Забавляется кто-нибудь, — ответил Галахад. — Скорее всего, Фредди, не обращайте внимания. Идите прямо к ней.
— К ней?
— Она пошла к себе.
— Нельзя заходить к девушке без приглашения.
— Вы постучите, она выйдет.
Лень повторять, что самые лучшие замыслы срываются из-за мелочей. Как вы помните, поэт Бернс особо об этом напоминает. История с гонгом послужит неплохой иллюстрацией.
Галахад не учел, что Вероника принадлежит к тому типу девушек, который, услышав гонг, бежит узнать, кто ударил в него и зачем. Фредди вешал палочку с приятным сознанием выполненного долга, когда заметил огромные и удивленные глаза.
Состоялся такой диалог:
— Фредди, это ты?
— Что — я?
— Ударил в гонг.
— В гонг? А, да. Ударил.
— Почему?
— Не знаю. Захотелось.
— А для чего?
Это могло длиться долго, но тут из гостиной вышла леди Гермиона.
— Кто ударил в гонг? Теперь ответила Вероника.
— Это Фред-ди.
— Ты ударил, Фредди?
— Э…да. Я.
— Почему?
Вероника сообщила, что уже об этом спрашивала.
— Я шла за альбомом, — пояснила она, — а он ударил. Из-за зеленой гардины в глубине холла появился дворецкий.
— Кто-то бил в гонг, миледи?
— Да. Мистер Фредерик.
— Очень хорошо, миледи.
Бидж удалился. Получилось так, что Фредди ударил в гонг из прихоти. Из чего? Из прихоти. Ну что вы, не видели! Бывает. Захочешь — и ударишь. Знал бы, что будет такой тарарам, не ударял бы. Вероника сказала: «Ну, Фред-ди», леди Гермиона предположила, что в Америке он лишился последнего разума, и тут ей пришло в голову, что надо немедленно сказать горничной, чтобы та сменила лямки на бюстгальтере. Послала она, естественно, дочь.
Послушная Вероника сказала: «Сейчас, мам-ма» — и ушла в ту комнату, где шила горничная. Леди Гермиона вернулась в гостиную. Фредди, махнув на все рукой, скрылся в бильярдной, где и думал о собачьем корме. А Галахад тем самым пустил Типтона преждевременно.
Дойдя до алой комнаты, Типтон постоял перед дверью. Он тяжело дышал и качался то на одной ноге, то на другой.
Оспорив предположение Фредди, что племянник Чета Типтона подвластен страху перед девушками, Галахад ошибся. Наследственность сложнее. Сердце у Типтона сотрясалось, как мотоцикл, дышал он с трудом. Чем дольше он стоял, тем было яснее, что без стимулятора не обойдется.
Он кинулся к себе, схватил фляжку, вздрогнув при мысли, что он ее чуть не отдал, и поднес к губам, закинув при этому голову.
Это помогло. Решимость и отвага окатили его огнем. Он огляделся, бросая вызов, но никаких лиц не увидел. Такая удача окончательно его укрепила.
Вернувшись, он твердо постучался в дверь. Ответа не было. Он удивился; Вероника явно двигалась там, внутри. Пока он об этом думал, раздался грохот, словно кто-то свалил столик вместе с вазой.
Он приложил губы к скважине и напряженно проговорил:
«Эй!»
На сей раз усилия его оправдались. Из-за двери донесся странный звук, видимо — приглашение. Он не ждал, что Вероника именно хрюкнет, но не очень удивился. Вероятно, решил он, она держит что-то во рту, девушки часто берут в рот всякие шпильки. Вот Дорис Джимсон…