— О, я… я, так сказать…
— Вы отдохнули после дороги? — громко спросила Джоан. Благодарно на нее посмотрев, Эш отвечал, что чувствует себя превосходно, а соседка его за это время примкнула к спору о том, какая из железных дорог хуже всего.
Бидж во главе стола беседовал с Феррисом, чей хозяин, лорд Стокхед, и был тем «бедным Перси», о котором говорил Фредерик.
— Мы были чрезвычайно огорчены, — говорил дворецкий еще весомей, чем обычно, — узнав из газет о ваших несчастьях.
— Да, мистер Бидж, — отвечал Феррис, — не повезло нам. Перси основательно влип.
В беседу вмешалась мисс Честер.
— И что он в ней нашел? — сказала она. — Газеты писали — бездна обаяния, а на фотографии — ничего особенного. Странный у некоторых вкус!
— Фотография не отдает ей должного, мисс Честер, — возразил Феррис, — я был в суде, и могу удостоверить, что в ней есть шарм, да, шарм. А Перси у нас чувствительный, уж я-то знаю.
Бидж повернулся к Джоан.
— Мы говорим об очень прискорбном деле, мисс Симеон. Нарушение брачных обещаний. Лорд Стокхед — наш племянник. Его милость, лорд Эмсворт, принял это близко к сердцу.
— Да, — согласился Джадсон, сидевший пониже. — Я проходил мимо библиотеки, и невольно услышал, как он говорит с Фредди: «Если это случится с тобой, обормот…»
Бидж кашлянул.
— Ничего, мистер Бидж, тут все свои. Меня никто не выдаст?
Общество добродетельно зарокотало.
— Так вот, «Если это с тобой случится, уезжай в Канаду, я умываю руки». А Фредди говорит: «Да ладно, отец, чего там, а?»
Актерское мастерство рассказчика оставляло желать лучшего, но общество радостно засмеялось. Бидж счел уместным переменить тему.
— Скажите, мистер Феррис, а как это принял лорд Стокхед?
— Перси? Ничего, молодцом.
Эш заметил, что своего хозяина называют по имени, остальных — по всей форме. Это ему понравилось, было тут что-то феодальное.
— Чего вы хотите? — продолжал Феррис. — Платить не ему. Вот старый лорд, у того подагра разгулялась. Поэтому он и поехал на курорт, а не сюда. А Перси — ничего, держится.
— Низшие классы, — промолвил Бидж, — забыли свое место. Если не ошибаюсь, эта особа — буфетчица. Прискорбно, что у молодых людей такие вкусы.
— Не говорите! — сказал Джадсон. — Фредди тоже попал в историю, когда мы с ним жили в Лондоне. К счастью, его милость перестал присылать деньги, пришлось вернуться. Да, влюбился в певичку! Каждый вечер посылал меня в театр с букетом и письмом. Как же ее звали? Прямо на языке вертится… Влюбился по уши. Помню, убираю я у него, гляжу — стихи! Если она их сохранила, не миновать нам суда. Общество тревожно и восторженно зашуршало.
— Поразительно! — сказал сосед мисс Честер. — Да он вот-вот женится!
— Никакой опасности нет, — громко сказала Джоан. Все разом обернулись к ней. Щеки у нее горели. Она и впрямь походила на переодетую принцессу.
— Почему вы так думаете, мисс Симеон? — не без досады спросил Джадсон.
Джоан как будто очнулась и рассеянно ответила.
— Наверное, он не делал ей предложения…
— Кто его знает! — ответил Джадсон. — Скорее — делал. Очень уж он странный, ходит, бродит. За судом следил, вырезал из газет отчеты…
Бидж прочистил горло, сообщая этим, что претендует на полное внимание.
— На мой взгляд, — торжественно начал он, — предложения и не нужно. Присяжные из низших классов, они крайне враждебны. С этим нынешним социализмом им бы только причинить нам вред. Мы катимся к анархии. Низшие классы совершенно забылись. На них дурно влияет желтая пресса. Не далее как сегодня мне пришлось поставить на место одного из ливрейных лакеев. Прилежный, скромный человек — и вдруг как с цепи сорвался. Почему, спросите вы? Полгода назад у него был ревматический приступ и он сообщил в газету, что его исцелила мазь Уолкиншоу. Это перепечатали двенадцать газет, и он забылся. Своенравен, строптив, ни с кем не считается…
— Надеюсь, с Фредди все обойдется, — сказал Джадсон. — Он тоже не на всякий вкус.
Общество зашепталось, выражая этим согласие.
— А ваша мисс Питерc, — сказал великодушный Джадсон, — совсем даже ничего.
— Я ей передам, — откликнулась Джоан.
— Мисс Валентайн, — воскликнул Джадсон, хлопнув по столу. — Да, Джоан Валентайн. Кстати, мисс Симеон, вы на нее похожи. Как говорится, одно лицо.
Эш был скорее тугодумом, но страх за Джоан ускорил его мыслительные процессы. Она, обычно — такая спокойная, совершенно растерялась, побелела и в глазах у нее появился какой-то затравленный блеск. Перемена темы уже не помогла бы. Требовались действия — и вдохновение снизошло на Эша.
Давно, еще в Матч Миддлфорде, он прогуливал воскресную школу, ради встреч с Эдди Уоффлзом, патентованным хулиганом. Привлекало его не столько несомненное очарование Эдди, сколько редкий дар, позволявший тому, среди прочего, изображать дерущихся котов. Чувствуя, что счастья не будет, пока он этому не научится, Эш перенял у мастера его мастерство. Быть может, прогулы ради искусства помешали ему усвоить имена всех царей Иудеи, зато он стал украшением оксфордских концертов, а теперь мог спасти Джоан.
— Вы часом не видели, — спросил он свою соседку, — как дерутся коты?
И услышав «Нет», начал представление.
Юный Уоффлз, досконально изучивший предмет, изображал сражение в духе Гомера. Начинал он с глухого урчанья, ответом на которое было урчанье повыше и, возможно, посварливей. За ними следовала тишина, а потом, словно ветер, взмывала высокая нота, прерываемая бормотаньем. На него отвечал пронзительный визг, потом коты сердито урчали, все громче и громче, пока воздух не насыщался электричеством тревоги. Снова все затихало на мгновенье, чтобы разрешиться неописуемой какофонией. Стоя рядом с мастером, вы просто видели перепады битвы и даже взлетающие клочья меха. Достигнув предельной высоты, звуки обрывались и слышалось глухое урчанье. Так изображал котов Уоффлз, и Эш воспроизвел его коронный номер.
Если мы скажем, что общество забыло Джадсона, мы не скажем ничего. Ошеломленные слуги не могли оторвать глаз от нового лакея. Бидж окаменел, словно увидел чудо. Такая сцена в этой столовой была неуместней, чем в соборе. Когда затихла последняя нота, воцарилось молчание.
— Вот так они дерутся, — сообщил Эш своей соседке, и добавил, обращаясь к мисс Твемлоу. — Я рассказывал мисс Уиллоуби о лондонских котах.
Секунды три его репутация раскачивалась над бездной. Никто не знал, смешно «это» или вульгарно; а хуже вульгарности для старших слуг нет ничего.
Наконец мисс Уиллоуби закинула изящную головку и звонко засмеялась. Расколдованные слуги засмеялись все разом. Они хохотали. Они кричали: «бис!». Они восхищались. Они, но не дворецкий. Он был глубоко шокирован. Ему казалось, что этот Марсон поистине забылся.
Обед кончился, слуги направились к домоправительнице. Джоан подошла к Эшу.
— Спасибо, мистер Марсон, — сказала она. — Как вы рисковали! Вы стали их любимцем, но могли бы стать изгоем. Дворецкий недоволен.
— Да, кажется. Сейчас я это улажу. Джоан еще понизила голос.
— Знаете, этот гад говорил правду. Фредди писал мне письма. Конечно, я их выбросила.
— Как же вы решились приехать сюда?
— Я его не видела, он только писал. На станции он очень удивился, но Эйлин, наверное, сказала, что моя фамилия Симеон.
— Джадсон говорит, что он мучается. Успокойте его.
— Джадсон ошибся. Ко мне приходил от Фредди жуткий, жирный тип, и я ему сказала, что писем давно нет.
— Очень хорошо.
Они вошли в комнату. Бидж стоял у камина, и Эш направился к нему. Трудился он долго. Ни ноги, ни оболочки не могли умягчить дворецкого; только при слове «музей» он вышел из транса. Музеем он гордился. Мало того — год назад приезжал репортер одной газеты, который начал статью словами: «Под эгидой мистера Биджа, моего любезного чичероне, я посетил музей графа Эмсвортского…». Бидж хранил вырезку в особом ящике стола.