— Ты будешь слушать?
Сломленный человек провел рукой по лбу.
— Да, что?
— Я хочу тебе кое-что сказать.
— Говори.
— Ты слышал о такой мисс Скунмейкер?
— Вроде слышал. А кто это?
— Я.
Хьюго укоризненно опустил бокал.
— Не шути со мной, очень тебя прошу.
— Когда мы с Ронни ехали в машине, мы встретили леди Констанс.
— Жуткая тетя. Хуже не бывает. Спроси в Шропшире.
— Она подумала, что я — мисс Скунмейкер.
— Почему?
— Ронни так сказал.
Хьюго издал горестный вздох.
— Туманно. Темно. Господи, как все сложно!
— Очень даже просто. Ронни как раз говорил мне про этот Биарриц, и тут леди Констанс. Вот ему и пришло в голову, что я — это она.
— Леди Констанс?
— Да нет, мисс Скунмейкер! Вот я и пошлю ей телеграмму — леди Констанс, конечно, — чтобы ждали меня в Бландинге.
— В виде мисс Скунмейкер?
— Да.
Хьюго покачал головой.
— Ничего не выйдет.
— Почему? Ты подумай.
— Я и так думаю. Это ты подумай. А что, если приедет мисс Скунмейкер?
— Не приедет.
— Это почему?
— Потому. Ронни послал ей телеграмму от леди Констанс. В замке скарлатина.
Логика сурового критика покинула Хьюго. Он выпрямился, расплескав свой напиток, но даже не заметил.
— Сью!
— А там уж я его уломаю.
— Нет, Сью!
— А твоя Миллисент увидит, что бояться нечего, я люблю Ронни.
— И верно.
— Есть недостатки?
— Ни единого.
— Только ты сразу назовешь меня «Сью».
— Ничего подобного! Я скажу, что это «Ску», от «Скунмейкер». Ну, посылай свою телеграмму. И этой мисс тоже. Скарлатина? Еще и корь. Не говоря о свинке, ветрянке, диабете и опоясывающем лишае. Нас ждут великие дела, дорогая Сьюзен.
Глава седьмая
РАБОТА ДЛЯ ПЕРСИ ПИЛБЕМА
Солнце, призывая всех разумных людей выйти и предаться его животворящему теплу, светило в окна библиотеки; но Кларенс, девятый граф Эмсвортский, вообще любивший погреться, этому не радовался. Пенсне его съехало, галстук висел, словно увядшая лилия, а сам он отрешенно смотрел вдаль. Так и казалось, что сейчас из него будут делать чучело.
Моралист мог бы подумать, что положение пэра, владеющего немалым богатством, неоднозначно. Безоблачное счастье, сказал бы он в своей неприятной манере, нередко развращает, а этот мир, где каждую минуту что-то может стукнуть по голове, требует бодрости и собранности.
Если беда случается с обычным человеком, он к ней готов. Годами опаздывал он на поезд, выводил собаку в дождь, получал к завтраку сожженный бекон и закалился духом, так что внезапный приезд тещи не сломит его.
Лорд Эмсворт такой подготовки не получил. Он вкусно ел, крепко спал, денег у него хватало. Розы его славились во всем Шропшире, тыква получила медаль, чего не бывало в их роду, а главное — Фредерик, его младший сын, женился на дочери миллионера и уехал за очень широкий океан. Словом, он мог считать себя баловнем судьбы.
Так удивимся ли мы, если внезапный удар застал его врасплох? Посетуем ли, что он не откликнулся на зов солнца? Осудим ли его за то, что он не мог проглотить комок в горле, словно устрица, проталкивающая внутрь дверную ручку?
Нет, нет, нет.
Дверь открылась, вошел Галли. Лорд Эмсворт поправил пенсне и на него посмотрел. Зная, как прохладно относится брат к славной борьбе за свиное первенство, он боялся непочтительной шутки. Но взгляд его смягчился. Брат был грустен. Он сел, откашлялся и сказал с исключительной деликатностью:
— Плохо дело, Кларенс.
— Куда уж хуже, дорогой!
— Что ты предпринял?
Лорд Эмсворт беспомощно пожал плечами. Он не любил этого слова.
— Не знаю, что и делать, — признался он. — Кармоди ничего не добился.
— Кармоди?
— Я его послал к сыщикам. Фирма «Аргус», сэр Грегори как-то говорил, когда мы еще не поссорились. Он их очень рекомендовал, они ему помогли.
— Грегори! — гневно фыркнул Галахад.
— Вот я и послал Кармоди в Лондон. А они не согласились. Не хотят искать свиней.
— Ну и ладно.
— То есть как?
— Только деньги тратить. Зачем тебе сыщики?
— Я думал, они умеют…
— Я сам тебе скажу, кто ее украл.
— Ты!
— Конечно.
— Галахад!
— Проще простого. Сейчас я виделся с Констанс…
— Зачем ей моя свинья?
— Послушай. Я виделся с Констанс, и она меня ругала.
— Это она умеет. Помню, в детстве…
— Очень интересными словами. К примеру, «старый пролаза» и «коварный пингвин». А почему? Потому что я ей сказал, что Императрицу украл твой Грегори.
— Сэр Грегори!
— Именно. Куда уж яснее? Дурак, и тот поймет.
— Сэр Грегори?
— Ну, что ты заладил!
— Но, Галахад…
— Яснее ясного.
— Неужели ты думаешь?..
— Думаю. Помнишь, что я тебе говорил?
— Нет, — сказал граф, ничего никогда не помнивший.
— Про этого Парслоу. Про наших собак. Лорд Эмсворт вспомнил.
— Как же, как же. Собаки. Ваши.
— Он испортил моего пса. Так и с твоей свиньей. Кларенс, да подумай немножко! Кому еще выгодно ее устранить? Станет этот свинарь, как его, Гогенцоллерн,[50] предлагать такое пари? Я тебе сразу сказал: дело нечисто.
— Галахад… Как можно… Человек его положения…
— Что ты имеешь в виду? Я знаю этого Парслоу с юности. Всегда был темен, как лес, и скользок, как угорь. Завидев его, сильные люди кидались прятать ценности. Когда мы познакомились, он жил в Шеппертоне, у реки. Отец его, старый декан, договорился с кабатчиком, что тот дает ему завтрак. «Обед надо заработать», — говорил старик. И что же? Этот Грегори научил свою дворнягу, Банджо, крутиться вокруг посетителей, приплывавших на лодках. Он подходил к ним, просил прощения, слово за слово — и шел с ними обедать. Вот тебе твой Парслоу.
— Все равно…
— Помню, нарвался на меня. Сияет, кричит: «Идем! Новая официантка еще не знает, что мне не дают в кредит».
— Галахад…
— А как он меня надул в девяносто пятом! Встретил случайно, зашли мы выпить, а он и вынимает какую-то штуку с номерами. «Вот, — говорит, — нашел на улице, давай завертим, вроде волчка. Ставим на полкроны. Нечетные — ты, четные — я». Мигнуть не успел, отдал ему десять фунтов с лишним. А на другой день узнал, что, если правильно завертеть, выпадают только четные. Вот тебе Парслоу. Думаешь, унаследовал титул, живет в поместье и уже не будет красть? Смешно!
Лорд Эмсворт сдался. Глаза его засверкали, он тяжело задышал.
— Каков мерзавец!
— Да уж, не ангел.
— Что мне делать?
— Делать? Пойди к нему и обличи.
— Обличить?
— Да.
— Иду!
— И я с тобой.
— Посмотрю в лицо!
— Правильно. И обличи.
— Да, да, да, да! Где моя шляпа? Всегда ее куда-то прячут!
— Шляпа тебе не нужна, — сказал Галахад, до тонкости знавший приличия. — Обличать в краже свиньи можно без шляпы.
Неподалеку, в Матчингем-холле, сэр Грегори Парслоу-Парслоу сидел и смотрел еженедельник. Мы этот еженедельник видели. Внимание сэра Грегори привлекла та же самая заметка.
Но Бидж, как мы помним, был тронут. Сэр Грегори — дрожал, словно встретил змею на тропинке. Седьмой баронет принадлежал к тем, кто живет в свое удовольствие, а в тридцать один год, унаследовав титул от дяди, становится образцовым землевладельцем. Теперь, на пятом десятке, он собирался войти от Шропшира в палату общин.
С двадцати до тридцати, в это опасное десятилетие, он жил иначе, и не хотел о том вспоминать. Тем не менее ему напомнили. Годы принесли некоторую тучность; и, как все тучные люди, он в горькие минуты пыхтел. Но, пыхти не пыхти, заметку не сдуешь. Она глядела на него, когда дворецкий доложил о лорде Эмсворте и мистере Галахаде Трипвуде.
Сперва он незлобиво удивился — он знал, как оскорблен граф изменой своего свинаря, а с Галли разошелся лет двадцать назад. Потом он рассердился. Одной рукой писать позорные вещи, а другой, скажем так, спокойно ходить в дом! Он высокомерно поднялся, но Галахад нарушил молчание.