— И что же?
— Но не стану. Если вы не упретесь.
— Не упрусь?
Пилбем благоразумно окинул взглядом террасу.
— Если вы мне поможете. Знаете, почему я здесь? Старик думает, из-за его свиньи. Нет. Из-за этих мемуаров.
— Что?!
— Так я и знал, что вы удивитесь. Да, из-за мемуаров. Тут недалеко живет один человек. Он боится, что там про него много написано. И он мне пообещал… м-м-м… сто фунтов, если я украду рукопись. Вы дружите с этим Галахадом. Значит, дело в шляпе.
— Вы так думаете?
— Конечно. Особенно теперь, когда он их вам даст. Передайте мне, и пятьдесят фунтов ваши.
Глаза ее сверкнули. Он этого ждал. Какая-никакая, а сумма.
— Вот как? — сказала Сью.
— Пятьдесят фунтов. Пополам.
— А если я не украду, вы им откроете, кто я?
— Точно, — отвечал Пилбем, радуясь ее понятливости.
— Что ж, открывайте.
— Что?!
— Хотите выдать, выдавайте.
— И выдам.
— Пожалуйста. А я скажу мистеру Трипвуду, что вы написали статью.
Перси Пилбем покачнулся, как саженец под ветром. Слов он не нашел.
— Скажу, скажу.
Пилбем искал слова, но надобность в них миновала. На террасу вышла Миллисент.
— Добрый вечер, — простонала она.
— Добрый вечер, — ответила Сью.
В библиотечном окне показался лорд Эмсворт.
— Мой дорогой, — позвал он, — можете идти. Я их нашел. Миллисент проводила сыщика любопытным и неласковым взглядом.
— Кто это?
— Некий Пилбем.
Миллисент оперлась о перила и смотрела в парк так, словно ее раздражали все парки, этот — в особенности.
— Вы читали Шопенгауэра? — спросила она.
— Нет.
— Прочитайте.
Она замолчала, куда-то глядя. Где-то в сумерках корова издала душераздирающий звук, как бы обобщив всеобщую печаль.
— Он говорит, страдание — не случайно. Жизнь — это смесь страдания и скуки. Или то, или другое. Вам очень понравится. Ну, я пошла. А вы?
— Спасибо, я еще постою.
— Как хотите. Он говорит, самоубийство — лучший выход. У индусов оно вместо церкви. Бросятся в Ганг, а там — крокодилы.
— Вы очень любите Шопенгауэра?
— Читаю. Нашла в библиотеке. Он говорит, мы — ягнята на лугу, которых подстерегает мясник. Пройтись не хотите?
— Нет, спасибо.
— Дело ваше.
Миллисент отошла немного, но вернулась.
— Да, я забыла сказать. Я обручилась с Ронни. Деревья поплыли перед Сью, и кто-то стал ее душить.
— С Ронни?..
— Да, — повторила Миллисент тем самым тоном, который избрал бы Шопенгауэр, обнаружив в салате червяка. — Вот сейчас.
Она ушла, Сью вцепилась в балюстраду.
— Ну, знаешь!
Это был Хьюго, хотя и какой-то зыбкий.
— Она тебе сказала? Сью кивнула без слов.
— Она выходит замуж за Ронни. Сью опять кивнула.
— Смерть, где твое жало?[55] — вскричал Хьюго и убежал туда, куда ушла Миллисент.
Глава двенадцатая
ДЕЙСТВИЯ ДВОРЕЦКОГО
Достойное и твердое послание, в котором Руперт Бакстер выразил свое мнение о лорде Эмсворте, было написано сразу после прискорбного инцидента и передано Биджу еще не отмытыми руками. Только выполнив этот неотложный долг, бывший секретарь пошел к себе, причесаться и умыться, но не успел он пройти один пролет, как дверь открылась, и с уст леди Констанс сорвался, скажем так, крик испуга.
— Мистер Бакстер!
Удивилась она настолько, что Бакстер чуть не отнес и ее к разряду неуравновешенных. Сейчас ему были неприятны женские крики.
— Разрешите пройти? — учтиво спросил он. Объяснить он мог все, но не хотел, у стен есть уши.
— Но как же!..
Он скрипнул зубами и пошел в ее комнату.
— Что это с вами?
— Прыгнул из окна.
— Из окна?
Он кратко изложил события. Она покаянно охнула.
— Ах, Господи! Как же я забыла, не сказала вам?
— Простите?
Леди Констанс осторожно оглянулась, хотя была у себя. Практически все, кроме лорда Эмсворта, теперь поминутно оглядывались.
— Сэр Грегори пишет, — объяснила она, — что Пилбем работает на него.
— На него?
— Да. Сэр Грегори к нему ездил и его нанял, чтобы он украл эту рукопись. Потому мы и едем туда, хотим Галахада вытащить. Вам нечего было беспокоиться.
— Нечего, — медленно повторил Бакстер, вынимая из глаза кусочек земли, — беспокоиться.
— Мне очень жаль, мистер Бакстер.
— Не будем об этом говорить.
Глаз уже видел с прежней зоркостью и одарил кающуюся холодным, строгим взглядом.
— Что ж, — продолжал Бакстер, — если бы вы вспомнили, я был бы избавлен от некоторых неприятностей. Вероятно, вы заметили, что я поранил левую лодыжку.
— Простите, ради Бога!
— Кроме того, я вывел из его слов, что лорд Эмсворт считает меня сумасшедшим и слабоумным. Он даже указал, в какой именно степени, сравнив меня с селезнем. Ну, поздно, делу не поможешь. Теперь надо смотреть вперед.
— Вы хотите сказать, найти эту свинью?
— Вот именно.
— О, мистер Бакстер, если бы вы могли!
— Я могу.
Другого человека леди Констанс спросила бы: «Как?», но перед ней был Руперт Бакстер, и она подождала.
— Вы размышляли об этом, леди Констанс?
— Конечно.
— И к каким пришли выводам?
Леди Констанс растерялась, как Ватсон, что там — как сыщики Скотланд-Ярда.
— Прежде всего, — продолжал Бакстер, — надо найти мотивы. Кому в замке выгодно украсть свинью? Мистеру Кармоди.
— Кармоди?
— Да. Он — секретарь лорда Эмсворта, и очень плохой, рискующий со дня на день остаться без работы. Приезжаю я. Естественно, он пугается, он лихорадочно ищет, как бы укрепить отношения с лордом Эмсвортом, и тут ему приходит в голову мысль — дикая, достойная кинофильмов мысль, чрезвычайно характерная для людей его пошиба. Если он спрячет свинью, а потом вернет, благодарность не позволит лорду Эмсворту отказаться от его услуг.
Он снял очки и протер. Леди Констанс негромко вскрикнула. О другой женщине, не о ней, мы сказали бы «взвизгнула».
— Но, мистер Бакстер… Он поднял руку.
— Конечно, одному этого не сделать, свинью надо кормить по часам. Тут нужен сообщник. По-видимому, это — Бидж!
Как ни стремится летописец представить все действия леди Констанс в лучшем свете, но тут и он скажет, что она заблеяла.
— Би-и-и-идж!
— Вы замечали, как он себя ведет?
Она покачала головой, ибо была не из тех, кто присматривается к дворецким.
— Он встревожен. Его гложет совесть. Когда я к нему обращаюсь, он подскакивает.
— Подскакивает?
— Да. Только что я к нему обратился, и он взвился в воздух. Можно было бы спросить, в чем дело.
— Стоит ли, мистер Бакстер? Разумно ли это?
Собственно, то была фигура речи, но после таких вопросов расплывчатое мечтание обратилось в четкий план. Бакстер не любил, чтобы сомневались в его разуме.
— Несколько наводящих вопросов не помешают.
— Но он уйдет от нас!
В течение этой беседы Бакстер мог несколько раз отмести возражения рукой, но сдерживался; а сейчас — отмел.
— Дворецких на свете много, — ответил он и с этими разумными словами вышел, не помывшись. До того ли? Он пересек холл. Он проник за зеленую гардину. Он пошел по обиталищу слуг, к комнате Биджа, когда дверь открылась и появился дворецкий, одетый для прогулки. Остановившись на одной ноге, Бакстер подождал, а потом — последовал за ним.
На дворе было темно, как в коридоре. Мрачное небо обложили темно-лиловые тучи, чреватые громом, молниями и ливнем, которые так часто напоминают нам, англичанам, что мы — народ северный, и лето наше — не какой-нибудь радостный рай.
Но никакое ненастье не остановило бы Бакстера, если его звал долг. Подобно герою Теннисона,[56] который следовал за лучом, он следовал за дворецким. Только в одном отношении Бидж походил на луч — он был виден. Но это самое главное.
Кусты поглотили дворецкого, а там — и секретаря,