Некоторые утверждают (и даже пишут в газетах), что в наше злосчастное время древний британский дух угас. Где твердость, вопрошают они, где прославленная смелость? Они бы не вопрошали, если бы увидели Руперта Бакстера или Хьюго Кармоди.
Отправляясь на поиски Миллисент, Хьюго заметил, что надвигается гроза, но ее презрел. Пусть, решил он; какое мне дело до молний, какое дело до грома? И подбодренное небо обронило весомую каплю точно туда, где кончался его воротничок.
Он этого не заметил. Сообщение Роналда Фиша так воздействовало на его чувства, что поток холодной воды их бы не разбудил. Такое состояние было у него в тот прискорбный вечер, несколько лет назад, когда он выступал за университет в легком весе и случайно подставил челюсть кулаку противника. Не захочешь, а поймешь, что ощущают анархисты, когда бомба сработает раньше времени.
Стемнело так, что он почти ничего не видел. Нет, не стемнело, это какой-то лес, видимо — Западная роща. Что ж, роща так роща. Он шел вперед.
Земля под ногами была рыхлой, какие-то веточки цеплялись за фланелевые брюки, и это бы его огорчило, если бы он это заметил. Он натыкался на деревья, и стоячие, и лежачие. Перед ним на небольшой просеке виднелся домик, его он заметил, потому что именно там мог бы закурить сигарету. Что-что, а курить ему хотелось.
Вдруг он с удивлением обнаружил, что идет дождь, судя по его костюму — давно. Гремел и гром. Молнии наводили на мысль о том, что в лесу они охотно ударяют в людей. Не обнаружат кого-то за ужином, пошлют спасательную партию — и наткнутся на что-то мягкое. А, вот он! Где? Здесь. Вот это — Хьюго Кармоди?! Ну, ну, поднимай! Хороший был человек. Правда, все хмурился. Что-то любовное, да? Не завидую его девушке. Сама довела. Эй, осторожней! Когда я скажу: «Взяли!», поднимай и неси.
Картина эта немного его развлекла. Аякс бросил вызов молниям. Хьюго скорее поощрял их, с одобрением глядя на особенно яркую вспышку, зазмеившуюся над деревьями. В конце концов и домик не убережет, подумал он и кинулся к домику.
Дверь распахнулась ему навстречу, что-то громко прошуршало, словно вспугнутый фазан, и повисло у него на шее, выразительно плача.
— Хьюго! Хьюго, дорогой!
Разум подсказывал ему, что это не Миллисент, но ошибался.
— Хьюго! Спаси меня! Я бур-бур-бур, вур-вур-вур, а тут темно!
Он нежно обнял ее, испытывая то самое, что испытываешь, обнимая совершенно утраченную невесту. К чему объяснения? К чему разговоры? Ничего не нужно, кроме сильных бицепсов.
Конечно, он удивился, но сквозь удивление сквозила радость. Приятно, ничего не скажешь, когда беспомощно трепещет та, которая обладала одним, но существенным недостатком — самоуверенностью, характерной для нынешних девушек. Если эта перемена вызвана привидением, Хьюго охотно бы пожал ему руку. Кому не хочется приговаривать: «Ну, ну, не надо!..», тем более когда последнее время с тобой обращались, как с особенно мерзким червем?
— Ну, ну! — сказал он.
— Не надо!
— Там ур-ур-ур!..
— Что?
— Кто-то есть.
— Кто?
— Человек какой-то. Я вошла, там темно, кто-то сопит, я спросила: «Кто там?», а он ответил по-немецки.
— По-немецки?
— Да.
Хьюго разжал объятия. Взгляд его стал твердым.
— Пойду, посмотрю.
— Хьюго! Не ходи! Он тебя убьет!.
Дождь лил на нее, молнии сверкали, она их не замечала. Она ждала. Потом появился Хьюго. Она вскричала:
— Ты жив!
— Да. Жив. Знаешь что?
— Нет. А что?
— Это свинья.
— Кто?
— Свинья.
— Кто свинья?
— Императрица, чтоб мне лопнуть. Пойди, погляди.
Миллисент пошла и поглядела. Да, за дверью была Императрица. В слабом свете спички, которую держал Хьюго, белело ее приятное лицо, и можно было разобрать, что смотрит она вопросительно, словно интересуется, не еду ли ей принесли. Лорд Эмсворт завопил бы от радости; Миллисент просто охнула.
— Как она сюда попала?
— Вот это мы и выясним, — сказал Хьюго. — Я знал, что ее где-то прячут. Кстати, что это за домик?
— Тут отдыхали егеря. Хьюго снова чиркнул спичкой.
— Наверху — мансарда, — сказал он. — Я пойду туда и подожду. Кто-нибудь придет ее покормить.
— Какой ты умный! Да, подождем.
— Я подожду. Ты пойдешь домой.
— Не пойду.
Они помолчали. Сильный человек настоял бы на своем, но Хьюго, хотя и чувствовал себя прекрасно, такой силы не достиг.
— Как хочешь, — согласился он и закрыл дверь. — Тогда идем, он может сейчас прийти.
Взобравшись по лесенке, они осторожно ступили на пол, пахнущий мышами и сыростью. В нем были дыры, можно смотреть вниз.
— Не провалится? — тревожно спросила она.
— Скорее нет.
— А то и разбиться можно. Я бы не хотела.
— Не хотела? — сказал Хьюго, ощутив, что пришло время объяснений. — А я бы хотел. Чем смотреть на вашу свадьбу… Надеюсь, тебе известно, что ты поломала мне жизнь?
— О, Хьюго!
Он не ответил. Внизу пыхтела Императрица. Поблизости что-то скреблось.
— Ой! — вскрикнула Миллисент. — Крыса!
— Очень может быть.
— Что?!
— Они грызут, грызут, грызут, до костей. Вот и горю конец. Теперь не ответила она, но через какое-то время тихо пискнула:
— Разве так можно!..
Совесть проснулась, Хьюго сокрушился духом.
— Прости! Да, нельзя, я знаю. Но посуди сама, какие-то помолвки. Не очень приятно, а? Что мне, радоваться? Плясать?
— Я просто не верю, что это было.
— Ну, хорошо. А почему ты так сделала?
— Не знаю. Я горевала, и сердилась, и вообще. Тут идет Ронни, мы пошли к пруду, стали бросать лебедям веточки, он так это хрюкнул и говорит: «Эй!», а я говорю: «Да?», а он говорит: «Может, выйдешь за меня замуж?», а я говорю: «Ладно», а он говорит: «Женщин я презираю», а я говорю: «Это ничего, я презираю мужчин», а он говорит: «Ну, что ж, значит, будем счастливы».
— Ясно.
— Я хотела, чтобы ты страдал.
— Это тебе удалось. Миллисент оживилась.
— Ты меня никогда не любил, — сказала она.
— Да?
— А зачем ты поехал в Лондон и кормил свою девицу?
— Она не моя.
— Твоя. И очень противная.
— Ну, это как сказать. Ты с ней прекрасно болтала.
— То есть как?
— Мисс Скунмейкер.
— При чем тут мисс Скунмейкер?
— Мисс Скунмейкер — это Сью Браун.
— Что? — вскричала Миллисент. — Она приехала за тобой сюда?
— Не за мной. За Ронни. Да пойми ты, ей на меня чихать, мы просто приятели. Я давно не танцевал, поехал в Лондон, пригласил ее, а Ронни застал ее с этим гадом, ну, с Пилбемом. Она сказала, что с ним не знакома, Ронни не поверил. Уехал сюда, она — за ним. Приезжает, а он помолвлен с тобой. Ничего сюрпризец?
Голова у Миллисент закружилась задолго до конца этой речи.
— А что тут делает Пилбем?
— Пилбем?
— Я их видела вместе.
Сквозь тьму донесся низкий звук.
— Он здесь? Приехал, значит? Это я к нему ездил. Он сыщик. Его люди за мной следили, да, да! Приехал. Что ж, пусть повеселится, подышит свежим воздухом. Потом поплачет.
— А ты говорил, она некрасивая!
— Кто?
— Сью Браун.
— Так и есть.
— Некрасивая? Да она просто прелесть.
— Не для меня. Я знаю только одну красивую девушку, — Он выдержал паузу. — Если ты не поняла, что я тебя люблю, ты идиотка. Тебя, тебя и тебя. Подай мне всех красавиц на блюдечке, я и не шелохнусь.
Еще одна крыса (или очень крупная мышь) решила закусить хорошим деревом; Миллисент ее не заметила. Она схватила Хьюго за руку.
— О, Хьюго!
Рука ожила, притянула ее к себе по пахнущему мышами и сыростью полу, на котором они сидели.
— Нет, только подумать! — сказал Хьюго — Я хотел, чтобы в меня попала молния.
Запах мышей и сырости куда-то ушел. Пахло фиалками. И розами. Закусывающая крыса преобразилась в арфу и заиграла что-то райское.
Небесную песнь прервало скрипенье двери. Мгновенье спустя дырки в полу осветились. Миллисент ущипнула Хьюго за руку. Они приникли к дыркам. Внизу стоял фонарь, а рядом с ним — величественный человек, который, судя по звукам, кормил Императрицу.