Арина Родионовна. Нет и нет! Погибели твоей не допущу!
Пушкин. Хорошо. Тогда я сам прикажу. (Идет к двери.)
Арина Родионовна (падает на колени, загораживает дверь руками, кричит). Не езди! Не губи ты себя, ангел мой ненаглядный.
Пушкин (ласково наклоняется к ней, пытается поднять ее). Встань. Что за глупости!
Арина Родионовна (обхватывает ноги Пушкина, седые ее волосы падают в беспорядке из-под сбившегося на сторону платка). Пожалей ты себя! Не клади ты в петлю свою голову, Сашенька!
В двери заглядывает Кузьма.
Пушкин (расстроен, пытается поднять Арину Родионовну). Встань, Аринушка. Ну что это такое? Помоги мне, Кузьма.
Кузьма. Чего убиваетесь, Арина Родионовна?
Арина Родионовна. В Петербург надумал ехать. На плаху. Не пущу нипочем… Такую-то голову – да в петлю! (Снова начинает плакать.)
Пушкин. Ну хорошо, нянюшка. И впрямь бесполезно скакать в Петербург.
Арина Родионовна (встает, обнимает Пушкина). Ангел мой! Только уж не сердись, всю ночь от тебя не отойду. А то еще передумаешь. И Кузьма пусть нынче у нас заночует. А то одни девчонки в дому.
Кузьма. Я завсегда рад.
Арина Родионовна. Непутевый ты все-таки мужичонка, Кузьма. Все шлендаешь. То в Тригорское, то к нам, то в Святые Горы. А хозяйство небось в запустении.
Кузьма. Шут с ним, с хозяйством! Как бы тебе изъяснить, Арина Родионовна!.. Я около Александра Сергеевича не зря околачиваюсь. Слова хорошие я люблю. А где их услышишь, как не здесь.
Пушкин. Какие слова?!
Кузьма. Разные. Вот третьего дня девушки разучивали – да так тихонько, чтобы вы не услыхали, Александр Сергеевич, – новую песню. Вашего сочинения. Так я, поверите, три часа просидел на лавке, не шелохнулся. Даже ноги свело.
Пушкин. Какую песню?
Кузьма (смущенно). Да вот… про Арину Родионовну… и про синицу, что жила за морем.
Пушкин. Что же они мне ее не споют?
Арина Родионовна. Стыдятся. Они за спиной только озорные.
Кузьма. Вот так и живу, болтаюсь тут день и ночь.
Пушкин (подходит к столу, разбирает рукописи). Кузьма, затопи, братец, камин.
Арина Родионовна. Да его только что истопили.
Пушкин. Все равно. (Кузьме.) Принеси дрова.
Кузьма уходит.
Может быть, кто-нибудь из них спасся, бежал. Вдруг появится здесь? Видел же я в Святых Горах беглеца.
Арина Родионовна. Все может быть, Сашенька.
Пушкин. Приготовь тогда все. Лишнюю постель. И ужин. И накрой на стол.
Входит Кузьма с дровами, растапливает камин.
Спасибо, Кузьма. А теперь иди. И ты, нянюшка, иди распорядись.
Арина Родионовна и Кузьма уходят. Дрова в камине разгораются. Пушкин просматривает у стола рукописи.
Записки… Попади это в лапы правительству – сколько будет новых жертв. (Подходит к камину, медлит, перечитывает рукопись.) Нет, второй раз этого не напишешь. Сил не хватит. И памяти. Ну что ж, прощайте, милые мои страницы. (Отрывает от рукописи половину, бросает в камин.)
Ярко вспыхивает пламя. В комнату входит Арина Родионовна. Пушкин быстро оглядывается, замечает на стене тень от люстры, обернутой простыней. Тень эта похожа на висящего человека.
Что это? (Бросается к люстре, срывает простыню.) Кто повесил сюда этот саван?
Арина Родионовна. Да Христос с тобой! Чего ты испугался? К празднику мы прибирались – вот и повесили.
Пушкин (садится в кресло около камина). Ничего… Просто так. А будут казни. Будут! Этот августейший щенок повесит многих… Господи, когда же мы избавимся от негодяев! (Бросает вторую половину рукописи в огонь.)
Арина Родионовна. Ты что это делаешь?! (Пытается вытащить горящую рукопись.)
Пушкин (удерживает ее). Арина! Из-за этих листков могут люди погибнуть… невинные. Оставь!
Арина Родионовна. Ну, раз так… тогда жги. Только жалко мне, ангел, труда твоего. И песен твоих дивных жалко.
Пушкин. Песни останутся. Подай мне со стола вон ту пачку. Там письма.
Арина Родионовна подает пачку писем. Пушкин быстро просматривает их, некоторые бросает в огонь.
(Перечитывает одно из писем.) «Сегодня Александрийские сады оделись снегом…» Она приказала сжечь его. Ну что ж, пускай уж заодно! (Бросает письмо в огонь, долго смотрит, как оно горит.) Вот и сгорела моя молодость, Аринушка. И следа не осталось. Разве только в памяти… А память умрет вместе со мной.
Арина Родионовна. Ничего, Сашенька. Страшен сон, да милостив бог!..
Пушкин. Погоди. Кто-то говорил мне эти слова… Да… там в Одессе, в театре. (Задумчиво разгребает пепел, достает обгорелый клочок бумаги, читает.) «От горя и нежности…» (Усмехается, прячет клочок на груди.) Всю жизнь так: горе, и нежность, и дружба, и поэзия, а рядом опасность смертельная, ненужная, порожденная тупостью, злобой… Когда же конец?
Арина Родионовна накрывает на стол ужин, зажигает свечи.
Побольше свечей зажги. Как в наш лицейский праздник. (Задумывается.) «Чей глас умолк на братской перекличке? Кто не пришел? Кого меж нами нет?»
Арина Родионовна. Сашенька, будто едет кто-то… Послушай.
Пушкин встает, прислушивается. Слышен глухой говор бубенцов. Он приближается, потом постепенно замолкает.
Проехали… А я думала…
Пушкин. Ночь еще долгая. (Наливает в стаканы вина.) Выпьем, Аринушка.
Арина Родионовна. Хорошо, ангел мой. Не горюй. Не весь же год на дворе вьюга да ночь. Потянет вскорости над озером теплым ветерком, теплыми травами. Солнышко перевалит к лету.
В дальней комнате девушки начинают тихо петь.
Пушкин. Что это?
Арина Родионовна. Ай не узнал?
Слышно пение девушек:
Пушкин. Открой дверь. Плохо слышно.
Арина Родионовна открывает дверь, возвращается в комнату, садится в кресло у камина. Пушкин опускается на пол у ее ног, кладет голову на колени Арине Родионовне. Она ласково поглаживает его волосы.
Арина Родионовна. Один ты у меня, сердечный мой. Тяжко тебе. Я знаю.
Пушкин. Как ты думаешь, нянюшка, вспомнят их через сто, через двести лет?
Арина Родионовна. Вспомнят, милый.
Пушкин. И меня вспомнят?
Арина Родионовна. Господи! Да тебя и забывать никогда не будут.
Пушкин (гладит руки Арины Родионовны). Хорошая ты моя!..
Арина Родионовна. Ты не томись, Сашенька.