Седьмого ноября 1931 года были пущены первый котел и первая турбина ТЭЦ. Секретарь Березниковского райкома осторожно включил рубильник, – ТЭЦ дала первый ток. Переливаясь хрусталем, засверкала над зданием станции надпись: «Ток дан». Мелкий снег летел из-за Камы.
К рубильнику стал на первое «дежурство» крошечный мальчик в желтом вязаном комбинезончике. Мальчик был похож на медвежонка. Румяные его щеки дрожали. В глазах застыли и никак не могли скатиться крупные слезы, – ему было и страшно и необыкновенно хорошо. Ослепительный огонь тысячесветных ламп превратил в золотой пух его легкие волосы.
Кинооператоры в страшных черепаховых очках приседали перед ним и никак не могли нацелить аппарат, – мальчик был слишком мал.
Над его головой гудела углеподача, выли котлы, безумствовал отработанный пар.
Мальчик не спускал глаз с Захарова. Когда кончилось дежурство, он подбежал к нему и уткнулся головой в его колени. Это был сын Захарова, маленький Вовка.
Обитатели гостиницы № 4 гордились инженером Фришем. За три месяца он прошел по этапу четыре тысячи километров и переменил десять тюрем. Вместо того чтобы отправить его из Свердловска в. Пермь прямым сообщением, конвой вез его через Москву и Вологду.
Газета «За индустриализацию», назвала маршрут Фриша «путем, не отмеченным по карте».
Фриш – молодой советский инженер, бывший рассыльный одного из уфимских учреждений. Фриш – человек задиристый и резкий. На Нязе-Петровском заводе ему приказали поставить двигатель, купленный с кладбища Шлиссельбургского завода. – Двигатель никуда не годился.
Фриш не только отказался его ставить, но кстати сказал директору завода несколько ядовитых слов по поводу покупки дрянного двигателя… Тогда директорские «благожелатели» вспомнили, что где-то под Пермью Фриш, монтируя маслобойный завод, якобы причинил государству убыток в шестьсот рублей.
Фриш был арестован, его обвинили во вредительстве и повезли через Москву в Пермь. Он сидел со «шпаной», выдавая себя за мошенника, так как с вредителей уголовные немедленно «снимали» все, вплоть до брюк и золотых зубов. В тюрьме Фриш перенес тиф и на несколько дней ослеп.
В Перми Фриша освободили за неимением улик.
В Березники Фриша пригласили заведующим котельной ТЭЦ. Принимая котлы, он ждал извещения о показательном процессе над теми, кто поднял травлю против него – молодого и преданного делу советского специалиста. Процесс уже был назначен. Фриш сокрушался, что процесс может оторвать его от работы на ТЭЦ.
ТЭЦ он любил по-ребячески. Рассказывая о ТЭЦ, Фриш мог даже немного приврать.
– Химическое производство, – говорил он, – требует громадного количества пара. ТЭЦ дает ему пар и попутно вырабатывает электрическую энергию.
– Давление в шестьдесят семь атмосфер! – восклицал он и бросал с размаху какой-нибудь тяжелый предмет на свою койку. – Сорок атмосфер мы тратим на вращение своих турбин, а остальные двадцать даем химическим заводам комбината и станции постоянного тока. А коэффициент полезного действия! Восемьдесят процентов полезного действия! Взамен прежних тридцати. Старые инженеры потеют от удивления. Вот это махина! У нас есть, конечно, еще одна станция высокого давления – ТЭЖЭ. Детская мощность, специально для туалетного мыла. Наши насосы, те самые, что качают воду в котлы, обладают мощностью в три раза большей, чем вся станция ТЭЖЭ. Ха-ха и еще раз ха!
– Хотите, – Фриш рассекал воздух ладонью, будто распарывая полотно, – хотите, я разложу вам всю ТЭЦ на ее составные части, и вы увидите, какой это стройный организм. Здесь все использовано до последней возможности.
Все вставали с коек и собирались к столу. Даже мобилизованный из Мосстроя горемыка-бухгалтер, страдавший неизлечимым гриппом, шлепая босыми ногами, уныло приближался к Фришу.
– Работа начинается с углеподачи. Мощная схватывающая машина – грейфер слетает с громадной высоты в угольную яму, открывает пасть, набирает уголь, захлопывает челюсти, переносит и ссыпает уголь в вагонетки подвесной дороги. Так уголь идет в бункера ТЭЦ. Когда дорога работает, можно смотреть часами. Один раз мне пришлось прокатиться в вагонетке над всем строительством.
Здесь Фриш соврал.
– На ней прокатишься, – пробормотал старик со слезящимися глазами-специалист по изоляции трубопроводов и скептик.
– Подвесную дорогу строила германская фирма Блайхерта. Я увидел дорогу – здесь ее зовут углеподачей – ночью. Над головой, на страшной высоте, позванивая, бежали невидимые вагонетки. Я вспомнил такую же дорогу, выстроенную той же фирмой у мыса Куули на восточном берегу Каспийского моря. Там вагонетки возили ослепительную соль, здесь – кизеловский уголь. Там жаркий шторм навевал около стройных мачт бугры сыпучего песку, здесь около них дымились вихри снега. И там и тут дорогу строил немецкий инженер, ворчливый и медлительный старик Барон. И там и тут «сумасшедшие» большевики бесили Барона стремительными темпами работы. Спешка была не в интересах и не в привычках Барона. Но в конце концов Барон сдался, – большевики неукротимо обгоняли его. Наступил траурный день для немецких специалистов. В этот день Барон печально промолвил: «Я был учителем, вы – учениками. Трагедия старых учителей состоит в том, что ученики их опережают.: Я отдал приказ крепить наши мачты советским способом. Это гораздо надежнее».
– Слушайте, – продолжал Фриш, – начинается самое интересное. Вагонетки ссыпают уголь в бункера под крышей ТЭЦ. Из бункеров он поступает в мельницы и превращается в угольную пыль. Пыль эта тоньше пудры. Ты пойми, балда, – Фриш брал за рукав агента Башжелдорстроя, тщетно разыскивавшего в Березниках какие-то трубы, – ты представь: на одном квадратном сантиметре должно поместиться четыре тысячи девятьсот пылинок, – это гораздо тоньше комариного жала. Мельница может перетереть в такую дьявольскую пыль только восемьдесят пять процентов угля. Остальной, более крупный, возвращается обратно и снова скатывается в мельницу. Понятно?
Фриш закладывал руки в карманы и обводил нас победоносным взглядом.
– Но этого мало, дорогие мои. Пыль такой тонкости приобретает свойства жидкости. По-нашему говоря, она работает по законам жидких тел. Если ты возьмешь ее в руки, она протечет на пол между пальцами, как протекает вода. Горячий воздух вдувает эту пыль в котлы. Вот вам одна часть производственного процесса.
Теперь будьте внимательны. Я расскажу вам о великом круговращении пара. Ни одного кило пара не пропадает зря.
– Ух ты, мать моя, пресвятая богородица! – сказал бухгалтер и лег на койку. Слабое его воображение не выдерживало фришевского натиска.
– Пар из котлов идет в турбины высокого давления, из них в газовый пароперегреватель, – он отапливается газами от котлов, – а из него часть пара мы даем «алхимикам» на заводы комбината, часть на станцию постоянного тока, а часть в турбины низкого давления. Из этих турбин и со станции постоянного тока пар возвращается в пароперегреватель и снова идет в котлы. Такой способ работы, друзья мои, называется замкнутым циклом. Пар, как белка, вертится в колесе и не может удрать.
Пошли в столовую пить чай. Каждая комната по традиции выходила «бригадой». Бригада Фриша была самой многочисленной.
За чаем Фриш увидел в графине коричневую камскую воду, постучал по графину ногтем и вынес приговор:
– Жесткая вода! Не годится. Наши котлы требуют дистиллированной. Даже больше – не только дистиллированной, но очищенной от газов, обезгаженной.
Бухгалтер фыркнул и подавился чаем. Фриш уничтожающе посмотрел на него.
– Для механической и химической очистки воды строится громадный «цех водоочистки». Но даже совершенно «кристальная» вода из этого цеха нас не удовлетворяет. На ТЭЦ есть вторичная установка для окончательной очистки воды. Она называется испарительной. Самая мощная, между прочим, установка в СССР. Там вода превращается в пар, из пара снова б воду и только после этого идет в котлы.
После чая Фриш пошел на ТЭЦ. Станция требовала пристального изучения и каждый день давала Фришу новые радости и новую тему для коротких докладов в гостинице. Технические новшества на ТЭЦ были нескончаемы и начали тяготить соседей Фриша, отчаявшихся запомнить все, что он рассказывал.