– Как? – спросила Анна Петровна.
– «Соцстариками». Социалистическими стариками. Потому что при социализме все старики должны быть такие, как они.
Анна Петровна засмеялась.
– Да, правда, – сказала она. – Они хорошие. Только чересчур разговорчивые. Но в старости это простительно.
Самым важным участком работы считался шлюз. Бетонное основание шлюза, его днище, было готово. По сторонам днища поднималась сквозная и легкая на вид арматура шлюзовых стенок.
Большую часть времени Земляной проводил на шлюзе. Бетонная каша непрерывно ползла по толстым хоботам с бетонного завода и тяжело лилась в лотки. Ее тут же сбрасывали на днище и обрабатывали свежий бетон электровибраторами, чтобы придать бетонному тесту однородность.
Стоя на дне шлюза и отдавая распоряжения, Земляной иногда взглядывал вверх и видел сквозь стальную сетку арматуры бледное от пыли небо и неподвижные облака. А скоро здесь ляжет прозрачная толща воды и в ней повиснут над слегка позеленевшим от тины днищем шлюза пароходные кили, выкрашенные суриком.
Так и будет, конечно. Но сейчас Земляного тревожило небо над степью. Оно линяло на глазах. Его основной, синий цвет только угадывался сквозь сизую муть. А дальше, к горизонту, небо приобрело угрюмый грифельный оттенок.
Чем больше тускнело небо, тем мучительнее становилась жара. Пот уже стекал по лицам рабочих не каплями, а струями.
Клава Гусева работала в этот день вблизи шлюза на выборке земли. Тяжелая пыль висела над выемкой. Воздух не шевелился. Не шевелилась и пыль. Она медленно оседала на машины, сухую траву и прилипала к мокрым лицам. Бурые сгустки пыли свисали с бурьяна лохмотьями. К лицу нельзя было прикасаться: только вотрешь пыль в кожу и тогда не отмоешь ее и за два дня.
Чем ближе к вечеру, тем гуще делалась духота. В ней было что-то угрожающее. От тяжелого неба, как бы подернутого дымом пожара, тянуло легкой гарью. Близкая пустыня готовилась нанести людям удар. Она собиралась с силами.
Казалось, стоит бросить зажженную спичку в траву, и вся степь вспыхнет багровым палящим огнем.
Солнце ушло в слоистые дымы. И ровно в шесть часов десять минут – Земляной хорошо запомнил время, так как взглянул на часы, – далекий мрачный гул зародился в непроглядных далях, начал медленно катиться к зениту и перекрывать все видимое пространство неба и земли резким и грозным своим раскатом. Это был первый гром.
Потом в тех же мутных далях возникло и тут же погасло мгновенное ослепительное видение гигантского дерева с сотнями перепутанных синих ветвей. Это была первая молния.
Земляной знал о разрушительной силе редких степных гроз. И теперь, глядя на небо, загроможденное непроницаемыми навалами туч, он понял, что строительство вот сейчас, может быть, через какие-нибудь полчаса примет смертельный бой со стихией.
Звон телефонов по всем объектам работ предупреждал о приближении опасности. Чего надо было ждать? Потоков ливневых вод и оплывов грунта.
Ливень мог повредить берега канала. Надо было немедленно вывести из русла машины, чтобы они не завязли и не утонули в грязи.
Кроме того, запертая наглухо перемычками и изрезанная на части, безобидная степная речушка Карповка могла превратиться в бешеный поток и смыть перемычки.
Земляной отдавал распоряжения совершенно спокойно. Он даже ни разу не повысил голоса. Но в его спокойных словах все слышали один только приказ – собрать все человеческие силы и исполинскую силу машин, чтобы отразить нападение природы.
Отряд скреперов, где работала Клава, перебросили на перемычку. Ее надо было наращивать. Никто не мог угадать, до какого уровня дойдет вода в Карповке.
Около перемычки работали и экскаваторы, в том числе и малый экскаватор Прохорова. С Прохоровым у Клавы до сих пор были натянутые отношения.
Клава вела свой скрепер к перемычке. Она прорывалась к ней через слепящие взрывы – то полыхали, как бы надвигаясь заградительным огнем, десятки молний.
Мысль о заградительном огне пришла в голову не только Клаве. Об этом же подумали и Земляной и старый фронтовик Карпов.
– Стена огня! – сказал Земляной. – Лишь бы не было ветра. Иначе людям на машинах придется очень туго.
Земляной вышел на крыльцо управления. Его ждал «газик».
– Нет, – сказал Земляной. – Давайте трактор. С «газиком» мы засядем.
Пока подходил трактор, Земляной смотрел на небо. Ему казалось, что оно медленно падает на землю.
По всей трассе канала вспыхнули огни. Из-за грозы свет был дан раньше времени. Строительство как бы облеклось в световую броню.
Опасения Земляного сбылись. Перед фронтом грозы шел ветровой вал. Вихрь превратил воздух в кромешное месиво из тьмы и пыли.
Непроницаемая пыль ударила в лицо скреперистам. Машина Клавы, лязгая и скрежеща, шла как бы наугад, пока не остановилась у земляного вала. Это была перемычка.
Клава развернула машину, набрала в ковш земли, двинула скрепер на перемычку и услышала стремительно набегающий гул ливня.
Ливень обрушился сразу. Уже нельзя было разобрать, где земля, где небо, где перемычка и где соседние машины. Казалось, что скрепер вертится на крошечном клочке суши. Вокруг чудились пропасти, кипящие черной водой.
Клава, сжав губы, вела машину прямо в эти пропасти, набирала в ковш землю, вползала на перемычку и там сбрасывала свой груз. Она с тревогой думала, что через несколько минут глина под гусеницами трактора превратится в липкую замазку, скрепер завязнет в ней и перестанет работать.
Клава ничего не видела и потому не знала, как подымается вода и близка ли опасность. Она только знала, что машина не должна подвести. Она выжимала из нее всю силу.
Но машина с каждым заходом работала со все большей натугой и даже, как показалось Клаве, начала тяжело стонать.
– Ничего, ничего! – торопливо говорила Клава, успокаивая машину. – Не сдавай! В разлив было хуже. Не сдавай!
Но тянуть скрепер становилось уже не по силам для тягача. Тогда Клава закричала в ярости:
– Ну что ж ты! Буксовать, что ли, будешь? Тяни, тебе говорят! Тяни!
Машина забуксовала на подъеме, остановилась, начала медленно сползать назад и заваливаться на бок в жидкую глину.
Клава резко повернула машину, но она продолжала сползать и заваливаться.
«Ну вот! – подумала Клава. – Сейчас перевернется, вдавит меня в землю – и конец!»
Клава знала, что совсем рядом с ней работает экскаватор Прохорова. Она видела сквозь ливень мутный свет его фар. Но свет этот падал на перемычку в стороне от скрепера, и Прохоров, конечно, не мог знать, что происходит с Клавой.
– Прохоров! – закричала Клава.
Она закричала без всякой надежды, что Прохоров ее услышит сквозь грохот собственной машины и шум ливня. Да если бы он ее и услышал, то чем бы мог ей помочь? Правда, он мог бы достать своей стрелой до скрепера. Ну, и что с того? Ковшом скрепера не зацепишь и не удержишь.
Клава из последних сил держала машину, чувствуя, что от малейшего неосторожного движения она перевернется и ее засосет в грязь. Время как будто остановилось. И как будто очень медленно луч света с экскаватора начал поворачиваться, пока не упал на скрепер. И так же страшно медленно ковш экскаватора набрал землю, пронес ее над головой Клавы, обдав Клаву потоком жидкой глины, и опрокинул землю под гусеницу Клавиного трактора с той стороны, куда он заваливался.
Клава почувствовала, что машина уже не сползает.
Прохоров привалил к трактору второй ковш земли, быстро увел стрелу в сторону и снова начал наращивать перемычку.
Произошло все это стремительно, хотя Клаве и казалось, что прошло много времени. Клава отвела со лба слипшиеся от глины волосы, сказала срывающимся голосом в пространство: «Ну спасибо, Прохоров», – и вытерла рукавом мокрое лицо.
Глаза сильно жгло. Должно быть, в них попала глина. Не может же быть, чтобы их жгло от слез. В этом Клава не хотела признаваться. Но она плакала, сидя в кабине. Плакала и от пережитого напряжения и от благодарности к Прохорову, которого она недавно обидела, посмеялась над ним перед всем собранием.