– Бессонова заболела! Вот еще новости… Пойду-ка я туда – про все узнаю и с Тумановым посоветуюсь.
И, надев шляпу, помчалась Пуговкина делать третий утренний визит свой.
Богдан Юрьевич Туманов женился на Лидии Николаевне в 1898 году. Было ей тогда шестнадцать лет, а ему двадцать шесть. Происхождение Лидии Николаевны было темное и загадочное. Воспитывалась она у старой княжны Уховой, в Москве, на Воздвиженке, в барском доме, при Екатерине построенном, недалеко от Крестовоздвиженской церкви. Лидия Николаевна сама не знала, при каких обстоятельствах попала она к княжне Уховой, да и княжна, кажется, не могла припомнить, как это случилось. Лидочка училась в частном пансионе, а когда ей было четырнадцать лет, пришлось пригласить к ней студента для занятий по математике, потому что к этой науке Лидочка была неспособна и одна никак не могла справиться с уроками алгебры.
Репетировал ее в это время Туманов, а через два года он женился на своей ученице.
Началась любовь Лидочки к Туманову несколько странно. Девочка боялась своего учителя и трепетала перед ним, как перед существом необыкновенным и таинственным. Вот этот трепет и пленил, должно быть, Туманова. И у Лидочки чувство страха сочеталось как-то с чувством обожания. Вскоре девочка, кстати сказать, не знавшая тайны отношений между мужчиною и женщиною, подчинилась Туманову всецело и безгранично. Туманов увез Лидочку и против воли старой княжны с нею повенчался. Поцелуи и объятия Туманова странно повлияли на эту женщину-ребенка. В первые же дни заметил Туманов, что с Лидочкою что-то случилось – не то, чтобы она сошла с ума, но как-то необычно стала она смотреть на людей и на мир: как будто бы не взрослою стала она, а, напротив, вернулась к детскому первоначальному пониманию окружавшей ее жизни. Туманов не пытался воспитывать ее на иной лад. Впрочем, она неизменно его любила. Год они прожили за границей, а в начале 1902 года его арестовали и сослали в Сибирь. Она, конечно, добровольно за ним последовала.
Когда за Тумановым прибежала девчонка-якутка и повела его в стебутовский домик к Бессоновой, Лидия Николаевна лежала еще в постели, у себя в комнате. В девять часов пришла по обыкновению стряпуха от Серапионовых и поставила самовар.
Лидия Николаевна встала, надела, как всегда, сарафан, напилась чаю и села за пяльцы вышивать гладью по шелку. На рукоделье она была мастерица. Дивные узоры умела она составлять, подбирая искусно цветные шелка.
Она сидела над пяльцами, как сказочная царевна, русокудрая, голубоглазая, с тихим румянцем на лице. Ее полный стан легко склонялся над шелковой тканью; пальцы ловко и проворно играли иглою; она пела, не смущаясь тем, что голос был у нее небольшой; она пела песню старинную напевом старинным:
Когда Туманов вернулся домой, она встретила его улыбкою:
– Здравствуйте, Богдан Юрьевич. Как чувствует себя ваша больная? Что такое за болезнь у нее?
– Здравствуйте, Лидия Николаевна, – сказал Туманов почтительно и нежно, как он всегда с нею говорил, – больная моя чувствует себя худо, а какая у нее болезнь трудно еще определить – воспаление легких, быть может.
– Нравится вам этот узор, Богдан Юрьевич? – спросила Лидия Николаевна, подняв на мужа свои огромные, внутренним светом осветленные глаза.
– Очень нравится. Только мне кажется, вот эти листики должны быть темнее: тогда гармония будет приятнее.
– Верно! Верно… Ах, какой у вас тонкий вкус, Богдан Юрьевич.
Туманов прошел к себе в комнату и сел, было, за письменный стол, но Лидия Николаевна неожиданно опять его позвала. Такая необыкновенная настойчивость удивила Туманова.
– Что вам угодно, Лидия Николаевна? – спросил он, подойдя к ней.
Он стоял с пером в руке, как человек занятый делом, готовый вернуться к работе при первой возможности.
– Как зовут вашу больную, Богдан Юрьевич? – спросила Лидия Николаевна, улыбаясь по-прежнему светло и невинно.
– Ольгой Андреевной зовут ее. А фамилия ее – Бессонова. Вы почему про нее спросили, Лидия Николаевна?
– А сама не знаю. Она молоденькая?
– Она древняя, как Сивилла, – сказал задумчиво Туманов, – то есть, простите меня, я не то говорю, что надо, – двадцать два года ей, кажется…
– Древняя! Ах, как вы насмешили меня, Богдан Юрьевич… Бессонова… Вы сказали, Бессонова? К чему это я? Да вот фамилия, ее мне напомнила, что я сон чудной сегодня видела.
– Какой сон?