Теперь кто-то иной подошел к ней и наклонился низко.
– Кто это? – спросила она тихо, предчувствуя, что это Валерий Вербовский.
Это был он – такой же рот красный, наглая улыбка и тайный страх в глазах – все как тогда, четыре года тому назад.
«А он зачем здесь?» – подумала она в ужасе и хотела крикнуть, чтобы он ушел.
А Валерий Вербовский стоял молча, но Ольга Андреевна знала, о чем он думает. Его мысли казались ей маленькими розовыми червяками. Они шевелились и скручивались, и она как-то понимала, что это значит. Словами это было трудно выразить, но приблизительно выходило, что он думает так: я доволен, потому что Ольга лежит в постели и летучая мышь огромная покрыла ее крыльями. Пусть Ольга лежит недвижно. Это хорошо. Пусть, пусть…
Ольга Андреевна сделала усилие и спустила ноги с кровати. Черная мышь-птица, Анастасия Дасиевна, соскользнула с постели и черным клубком покатилась в угол. Красный рот Вербовского поплыл назад к стене.
– Ты и теперь меня боишься? – спросила Ольга Андреевна, улыбаясь.
Он быстро нагнулся и куда-то исчез.
«Я больна! У меня бред!» – хотела крикнуть Ольга Андреевна, и упала опять в постель.
В то время, когда Бессонова так тяжело и мучительно бредила в своей комнате, Анастасия Дасиевна Чарушникова спешила по темным горбатым улицам к себе домой. Она вздрогнула и насторожилась, как зверок, когда услышала позади себя торопливые шаги и чей-то тревожный голос, называвший ее по имени.
Это был Станислав Казимирович Прилуцкий.
– Как я рад, что догнал вас, Анастасия Дасиевна, – пробормотал Прилуцкий, по-видимому, взволнованный чем-то.
– Что случилось? – изумилась горбунья, останавливаясь и стараясь разглядеть своими совиными круглыми глазами лицо Прилуцкого, изменившееся теперь при неверном свете луны.
– Ничего не случилось. Простите меня, – смутился на мгновение Прилуцкий, но тотчас же овладел собою и, стараясь казаться спокойным, проговорил неспешно: – Я просто хотел проводить вас. Нам по дороге.
Чарушникова лукаво засмеялась:
– Я хитрая, товарищ. Говорите откровенно, в чем дело. Зачем я вам нужна?
– Извольте. Я скажу, пожалуй. Я вот целый день сегодня смотрел на вашу Бессонову. Ее зовут Ольгой Андреевной?
– Да.
– Так вот я целый день смотрел на нее. Какое удивительное лицо! Я не видал подобных лиц. Признаюсь, она меня заинтересовала чрезвычайно.
– Да… Да… Это понятно… Но я-то при чем здесь?
– Ах, вы мне ужасно нужны, – сказал Прилуцкий и взял Чарушникову за руки, – вы мне ужасно нужны. Вы знали ее в Петербурге. Вы можете рассказать о ней то, чего я не знаю. Я слышал кое-что. Но я хочу все знать, все…
– Ну, нет, молодой человек, я вам ничего не скажу… Пусть она вам сама говорит, если захочет, а я не скажу… Да и спать мне надо…
– Нет, нет… Я пойду к вам сейчас…
– Вы? Ко мне? – удивилась горбунья. – Ведь ночь сейчас… Моя хозяйка с ума сойдет… Нет уж, товарище, прощайте.
– Тогда идемте ко мне, – волновался Прилуцкий, все еще удерживая Чарушникову, – и, знаете, мы побеседуем и… и… выпьем, пожалуй… У меня коньяк есть…
Чарушникова рассмеялась.
– Ну, хорошо. Идемте. Только не надейтесь на меня. Я вам ничего не скажу. Да и нечего в сущности мне рассказать… Сама я ничего не знаю.
– Скорее, скорее, – торопил свою спутницу Прилуцкий.
Он жил поблизости. В его комнате стены до потолка были уставлены полками с книгами. На столе стоял снимок с Лукреции Кривелли, и под стеклом старинной рамки хранилась засушенная роза.
– У вас хорошо здесь, – сказала Чарушникова, усаживаясь в кресло, – и непохоже на квартиры товарищей: у них ведь все Маркс и Чернышевский, пришпиленные к обоям, а на столе брошюрки на папиросной бумаге… Да вы не волнуйтесь…
– Вот коньяк, – проговорил Прилуцкий, дрожащей рукой наливая рюмку.
Чарушникова взяла рюмку и выпила решительно, по-мужски.
– Лимончика нет ли?
– Есть, есть, – заторопился Прилуцкий.
– А вы что ж не пьете?
– О, я тоже буду пить – улыбнулся Прилуцкий, – но не мучайте меня, Анастасия Дасиевна. Я, признаюсь, хочу узнать правду, очень хочу…
– Какую правду? Что такое? – нахмурилась Чарушникова.
– Правду о Бессоновой…
– Вы хотите знать правду о ней? Извольте, Станислав Казимирович, я вам скажу… Только ведь вы мне не поверите все равно.
– Поверю.
Черная маленькая фигурка Чарушниковой затряслась, задрожала от смеха, и расплескался в рюмке коньяк.
– Кто же она? – нетерпеливо спросил Прилуцкий, наливая снова коньяк развеселившейся горбунье.
– Она – как я! Правда, она – очаровательница, а я – уродец! Но, в сущности, она похожа на меня, уверяю вас. Мы обе живем, как во сне живут. Мы все настоящее вспомнить хотим, а здесь, в ссылке, мы только так себе, для бессмысленности.