Его Егором величали, но мы его Жоздрою звали, потому что так ему одна некогда влюбленная в него простонародная девица белошвейка писала.
— Есть у тебя такой-то подчиненник?
— Есть.
— Повели ему, мой ангел, на одной мамзельке жениться.
Он расхохотался.
— Что ты это, поп-чудила, — говорит, — выдумал. В моей власти конские свадьбы, но человеческие браки не по моему ведомству.
— Нет, — говорю, — Жоздра, жизненок мой, маточка, — не говори глупостей: у русского генерала все во власти! Я иначе не верую. Не огорчай меня, не отказывайся от христианского дела, повели дураку жениться на дуре, чтобы вышла целая фигура, а то мне их и ребят очень жалко.
Он было опять смеяться, но я говорю:
— Нет, ты, ангел мой, не смейся, — это дело серьезное. — И рассказал ему все дело.
— Понимаешь ли, — говорю, — что этого ни в какой конклав* нельзя пустить, чтобы кто-нибудь не пострадал, а зачем страдать, когда ты по-генеральски — один все дело поправить можешь.
— Каким манером?
— Просто — повели, да и баста, на то ты начальник.
— Я выгнать его, — говорит, — могу, но принудить его жениться не имею права.
— Тпру, тпру, тпру, — отвечаю, — остепенись. Что ты это такое выдумал? Как можно человека выгнать, да еще особенно этакого глупого. Куда он, дурак, без казенной службы годится? Нет, ты не ожесточай несчастного сердца, а просто потребуй его перед себя и накричи.
— Что же я буду кричать?
— Да что хочешь, то и кричи — только посердитее. Но если заметишь, что он отвечать хочет, вот этого не до пускай, — топни и скажи: «молчать».
— И с тебя этого будет довольно?
— Совершенно, мамочка, довольно. Только, пожалуйста, посердитее, и чтобы не смел отвечать.
— Изволь, — говорит, — уважу, — и с этим позвонил, а мне добавляет: — Пойди там, за ширмой, посиди, покури, послушай, что выйдет. Я ни за что не ручаюсь.
— Да тебя, — говорю, — никто и не просит ручаться, только сделай свое начальническое дело добросовестно, — накричи.
Ну, он и действительно сделал все это очень хорошо: как тот вошел, он сразу его афрапировал*. Все жестокие хитрости сентиментального обхождения откинув, прямо ему сочиненною мною докладною запискою мимо носа на землю швырнул.
— Знаете ли вы, — спрашивает, — какая женщина это пишет?
И чуть тот было только рот разинул, чтоб сказать: «знаю», — он как крикнет:
— Молчать! Почему вы на ней не женитесь?
Но прежде чем тот ответил, я ему через ширму пальцами махнул, он — опять крикнул:
— Молчать! Я знать ничего не хочу! Слышите?
— Слу-слу-слу-ш-ш-шаю.
— Завтра мне чтобы брачное свидетельство было. Слышите?
— Слу-слу-слу-ш-ш-шаю.
— Вон! и до тех пор на глаза мне не сметь показываться. Слышите?
— Слу-слу-слу-шаю.
— Деньги на свадьбу есть?
— Нет.
— Вспомоществование дам, а пока… Батюшка! — зовет меня, — пожалуйте сюда.
Я вышел.
— Извольте взять, — говорит, — этого соблазнителя: он девицу соблазнил и должен немедленно быть с нею обвенчан. Прошу вас исполнить это и завтра же прислать мне его брачное свидетельство.
— Слушаю-с, — отвечаю. — Извольте, молодой человек, идти и приготовьте разрешение начальства. Я за ним зайду.
Тот вышел, а генерал спрашивает меня:
— А что, каково я кричу?
Я его в обе щеки чмокнул и говорю:
— Умник! умник! но теперь доверши свою работу: сплавь их отсюда.
— Куда?
— Назначь его куда-нибудь в провинцию отдельную должность занимать.
— Это для чего?
— Да он там успокоится и с простыми людьми в разум придет.
И в этом успел. Так я их в один день развел, а на другой день обвенчал, с малым упущением по числу оглашений, и свидетельство выдал, а через неделю и на службу их выпроводил. Он с большим развитием ничего и понять не мог. Однако пробовал меня пугать.
— Вы отвечать, — говорит, — будете.
— Ну, это, мол, не твое дело: мне начальство приказало венчать, а я власти покорен.
Так он и сейчас настоящим образом всего не понимает, а живут, судьбою довольны и назад не просятся, — думают небось, что они в самом деле законопреступно обвенчаны, да, чай, и акушерки боятся.
— А что же, акушерка не приходила?
— К кому?
— К вам.
— Как же, приходила. Я ее к певцу отправил.
— И после не видали?
— Нет, видел один раз у пристава на крестинах.
— Что же она: сердилась?
— Н-н-нет. Поискала вчерашнего дня и увидала, что она дура.
«Отличную, — говорит, — батюшка, ваши духовные со мною штуку сыграли».
«А что такое?»
«Да то, что я по их милости все равно как будто вместо кадрили вальс протанцевала».
«Ну, что делать, когда-нибудь утешитесь, вместо вальса кадриль протанцуете». На кого же ей сердиться?
— Просто невероятное!
— Вот то-то и есть. А поведите-ка все это через настоящие власти — какая бы кутерьма поднялась, а путного ничего бы не вышло: потому что закон и высокое начальство, стоя превыше людских слабостей, к глупости человеческой снисхождения не могут оказывать, а мы, малые люди, можем, да и должны. Дурачки, да наши. Что ж их хитрецам в обиду давать? Надо их пожалеть. Поживут с ваше — и они обумнеют, — тоже людей жалеть будут. Но довольно мне вам эти сказки сказывать. Я уж очень разболтался, пойду — посмотрю, что мне в мотье написали.
— Да, — говорю, — это и впрямь все отдает сказками.
— Сказки, сударь, и есть, сказки. Живи да посвистывай… «Патока с инбирем, ничего не разберем, а ты, дядя Еремей, как горазд, так разумей».
Собеседник мой подал мне руку, которую я придержал и спросил:
— Но неужто же у нас никто не может помочь вместо всей этой городьбы прямую улицу сделать?
А об этом нам еще ничего не известно. Впрочем, никогда ни в чем не должно отчаиваться: одна набожная старушка в детстве меня так утешала: все, говорила, может поправиться, ибо «рече господь: аще могу — помогу». Где она это вычитала, — я тоже не знаю, но только она до ста лет благополучно дожила с этим упованием, чего я и вам от души желаю.
Примечания
Печатается по тексту журнала «Кругозор», 1876 (18 сентября, № 38, 25 сентября, № 39, 2 октября, № 40, 9 октября, № 41, 16 октября, № 42, 23 октября, № 43, 30 октября, № 44), где было опубликовано впервые. При жизни Лескова рассказ не перепечатывался. В 1942 году воспроизведен в журнале «Звезда», № 3–4, стр. 112–152, с предисловием А. Н. Лескова, и затем неоднократно (не менее десяти раз) переиздавался отдельными изданиями и в составе сборников рассказов Лескова. Все эти публикации неисправны и изобилуют многочисленными искажениями.
Под именем Гуго Карловича Пекторалиса в рассказе в карикатурном виде выведен мекленбургский инженер Крюгер (в России — Василий Иванович). Англичанин, о котором идет речь, — родственник Лескова А. Я. Шкотт (компаньон фирмы «Скотт и Вилькенс»), у которого Лесков служил в 1857–1860 годах. Рассказчик Федор Афанасьевич Вочнев — сам Лесков. Р. — село Райское Городищенского уезда Пензенской губернии. П. — Пенза. Горчичный или Сарептский дом — банкирская контора Асмуса Симонсона в Петербурге. Машиностроительный завод — в Доберане, на озере Плау в Мекленбург-Шверине (см. указания А. Н. Лескова в назв. выше номере «Звезды», стр. 112). Машинный фабрикант родом из Сарепты, имеющий в местечке Плау фабрику, — гернгутер Бер, выведен Лесковым и в «Островитянах»; см. наст, издание, т. 3. «Железная воля» было нечто вроде идиомы, характеризовавшей, не без доли иронии, волевые качества немецкого народа, и широко распространенной в эти годы. См., например, в «Искре» в «Заметках со всех концов света» фразу о «железной воле прусского канцлера» (1871, № 7 от 14 февраля, стлб. 213).