Между тем может оказаться, что политическая слабость, с которой Национальное собрание выступает в Берлине, превратится в его гражданскую силу в провинциях.
Буржуазия весьма охотно превратила бы путем полюбовного соглашения феодальное королевство в буржуазное королевство. Лишив феодальную партию гербов и титулов, оскорбительных для ее буржуазной гордости, а также связанных с феодальной собственностью доходов, нарушающих буржуазный способ присвоения, она весьма охотно заключила бы союз с феодальной партией и вместе с нею поработила бы народ. Но старая бюрократия не хочет унизиться до роли служанки буржуазии, для которой она была до сих пор деспотической наставницей. Феодальная партия не хочет принести в жертву на алтарь буржуазии свои привилегии и свои интересы. И, наконец, корона видит в элементах старого феодального общества — общества, которое она увенчивает собой, как его уродливое порождение, — свою настоящую, родственную ей общественную основу, в то время как в буржуазии она усматривает чуждую ей, искусственную почву, на которой она может только зачахнуть.
Романтическое право «божьей милостью» буржуазия превращает в прозаическое право, основанное на документе, господство благородной крови в господство бумаги, королевское солнце в буржуазную астральную лампу.
Поэтому королевская власть не поддалась льстивым уговорам буржуазии. На половинчатую революцию буржуазии корона ответила полной контрреволюцией. Она толкнула буржуазию обратно в объятия революции, народа, провозгласив: Бранденбург в Собрании и Собрание в Бранденбурге. Если мы признаёмся, что не ожидаем от буржуазии ответа, достойного ситуации, то, с другой стороны, мы должны отметить, что и корона в своем восстании против Национального собрания прибегает к лицемерной половинчатости и прячет свою голову под конституционный покров в тот самый момент, когда пытается сбросить этот обременительный покров.
Бранденбург добивается того, чтобы германская централь-лая власть приказала ему произвести государственный переворот. Гвардейские полки введены в Берлин по приказу центральной власти. Берлинская контрреволюция происходит по приказу германской центральной власти. Бранденбург приказывает Франкфуртскому собранию дать ему такой приказ. Собрание отказывается от своего суверенитета в тот самый момент, когда намеревается утвердить его. Г-н Бассерман, конечно, ухватился обеими руками за возможность играть роль слуги под видом господина. Но он имеет то удовлетворение, что господин, с своей стороны, играет роль слуги.
Какой бы ни выпал жребий в Берлине, дилемма поставлена: король или народ, — и народ победит с лозунгом: Бранденбург в Собрании и Собрание в Бранденбурге.
Мы можем еще пройти тяжелую школу, но это подготовительная школа — полной революции.
II
Кёльн, 11 ноября. Европейская революция совершает круговорот. Она началась в Италии, в Париже она приняла европейский характер, в Вене мы наблюдали первый отзвук февральской революции, в Берлине — отзвук венской революции. В Италии, в Неаполе, европейская контрреволюция нанесла свой первый удар, в Париже — в июньские дни — она приняла европейский характер, в Вене мы наблюдали первый отзвук июньской контрреволюции, в Берлине она завершается и компрометирует себя. Из Парижа галльский петух снова разбудит Европу своим криком[22].
Но в Берлине контрреволюция компрометирует себя. В Берлине все компрометирует себя, даже контрреволюция.
В Неаполе лаццарони соединяются с королевской властью против буржуазии.
В Париже происходит величайшая историческая битва из всех когда-либо происходивших. Буржуазия соединяется с лаццарони против рабочего класса.
В Вене — целый рой национальностей, ожидающих от контрреволюции своего освобождения. Кроме того — тайные козни буржуазии против рабочих и академического легиона. Борьба в рядах самого гражданского ополчения. Наконец, атака со стороны народа, дающая повод для атаки со стороны двора.
22
Маркс использует образ из предисловия Гейне к изданной им в 1831 г. книге «Кальдорф о дворянстве в письмах к графу М. фон Мольтке»: «Галльский петух прокричал теперь во второй раз, и в Германии тоже рассвело»; крик галльского петуха символизирует здесь французскую революцию.