«Швейцарии, наконец, небезызвестно, что право других стран сопротивляться такому безобразию не может зависеть от того, хватает ли у швейцарских властей силы или желания помешать ему».
Правительству имперского регента, по-видимому, совершенно «небезызвестно, что право» Швейцарии оставлять в покое тех, кто подчиняется законам страны, хотя бы даже они путем протаскивания и т. д. вели гнусную контрабандную войну и т. д., «не может зависеть от того, хватает ли у немецких властей силы или желания помешать» этой контрабанде. Правительству имперского регента не мешает поразмыслить об ответе Гейне тому гамбуржцу, который надоедал ему своими жалобами по поводу большого пожара:
и тогда ему больше не понадобится выставлять себя на посмешище благодаря прямоте своего языка.
«Спор идет только о фактах», — говорится дальше, и мы, следовательно, наконец, услышим о других значительных фактах, кроме гнусной контрабандной войны. Ждем с нетерпением.
«Высокое правительство главного кантона требует, ссылаясь на свою неосведомленность, чтобы ему было доставлено определенное доказательство действий, которое могло бы подтвердить возводимые против швейцарских властей обвинения».
Каждому ясно, что это вполне разумное требование со стороны высокого правительства главного кантона. И правительство имперского регента, наверное, охотно выполнит это справедливое требование?
Ничуть не бывало! Послушайте только:
«Но состязательная процедура в переговорах между правительствами об общеизвестных вещах не и обычае народов.»
Вот суровый урок международного права для заносчивой маленькой Швейцарии, которая полагает, что может так же дерзко обращаться с правительством имперского регента великой Германии, как некогда маленькая Дания. Ей не мешает помнить о датском перемирии и быть поскромнее; в противном случае ее может постигнуть та же участь.
Когда от соседнего государства требуют выдачи уголовного преступника, то прибегают к состязательной процедуре, как бы ни было «общеизвестно» его преступление. Но состязательная процедура или, вернее, простое доказательство виновности, которого требует Швейцария, прежде чем принять меры, — не против бежавших в эту страну уголовных преступников и не против эмигрантов, нет, против ее собственных чиновников, избранных на основе демократического избирательного права, — такое доказательство «не в обычае народов»! Поистине, «язык прямодушия» ни на минуту не изменяет себе! Нельзя более откровенно признаться в отсутствии каких бы то ни было доказательств.
А затем следует град вопросов, перечисляющих все эти общеизвестные факты.
«Разве кто-нибудь сомневается в занятиях немецких подстрекателей и Швейцарии?»
Конечно, никто, как никто не сомневается также в занятиях г-на Шмерлинга во Франкфурте. Совершенно ясно, что немецкие эмигранты в Швейцарии большей частью чем-нибудь «занимаются». Вопрос лишь в том, чем они занимаются, а этого, очевидно, не знает сам г-н Шмерлинг, — иначе он сказал бы об этом.
«Разве кто-нибудь сомневается в эмигрантской прессе?»
Конечно, никто. Но ведь сам г-н Шмерлинг заявляет, что нападки на свободу печати не могут исходить от Германии. А если бы они имели место, Швейцария, наверное, сумела бы их отразить. Что же в таком случае означает этот вопрос?
Если мы переведем его с «языка прямодушия» на простой человеческий язык, то он может значить только одно: Швейцария должна отменить свободу печати для эмигрантов. A un autre, Monsieur de Schmerling! {Как бы не так, г-н фон Шмерлинг! Ред.}
«Разве Германии следует доказывать перед Европой факты паломничества в Муттенц?»
Конечно, нет, хитроумное «правительство имперского регента»! Подсказать, что эти паломничества были причиной вторжения Струве или причиной какого-нибудь другого предприятия, дающего больше оснований для жалобы против Швейцарии, — доказать это правительству имперского регента было бы ничуть не предосудительно, но, увы, отнюдь не легко.