— Как настроены партизаны?
— Немного ворчат, но дружелюбно. Снарядили кавалерийскую бригаду на фронт. И сами снабдили ее провиантом и фуражом.
Я рассказал Владимиру Ильичу о своей поездке по сибирским районам, о непосредственных разговорах с партизанами, о желании их принять более активное участие и в обороне страны, и в делах внутреннего устройства.
— Просят разрешить им делегатское совещание — поговорить о положении дел дома и на фронтах.
— Что же, может быть, это и не плохо. Может быть, вам следует подумать над этим, поговорить в Сибревкоме.
Мне пришлось умолчать о разговоре по поводу этих партизанских пожеланий с "предом" Сибирского ревкома[224]. Ни о каких совещаниях тот не хотел и слушать.
Я умолчал перед Владимиром Ильичем об этом нашем внутреннем сибирском разногласии, чтобы не было похоже на жалобу за спиной на сибирского "преда".
Умолчал и смутился. Ленин смотрел на меня так внимательно и серьезно, что я не мог не понять: он угадывал (может быть, даже знал) отношение к этому делу "преда" и зорким глазом своим проверял меру моей искренности.
Чтобы отвлечь от себя внимание, я начал рассказывать о своем посещении во время той же поездки красноярского офицерского концлагеря.
— Скажите, — перебивает Ленин, — нам не приходилось с вами говорить вот так же близко (он показал рукой через стол) в эпоху девятьсот пятого?
— В марте девятьсот шестого, — отвечаю я, — в квартире на Пименовской я вам рассказывал о московской типографии ЦК в подземелье на Лесной.
— Так, так… Вы хотели ее тогда временно убрать оттуда? Удалось это?
— В полной мере.
— Я перебил, извините. Вы заговорили о лагере. Продолжайте, пожалуйста.
Встреча на Пименовской 15 лет назад была памятной для меня. Ленин был тогда в Москве нелегально и совсем не походил на Ленина: ярко-рыжие, лихо закрученные кверху усы, круглый, гладко выбритый подбородок, синяя суконная поддевка и приказчичий суконный картуз с лаковым козырьком, смазные сапоги в заправку. Он торопился на конспиративное собрание и лишь на ходу, мельком задал мне два-три коротких вопроса о типографии.
Однако в его памяти осталась, по-видимому, какая-то деталь этой короткой встречи. Уточнив теперь эту деталь, Владимир Ильич, не останавливаясь на ней, предложил вернуться к сибирскому вопросу о лагере.
В этом вопросе, как и в партизанском, тоже сказывалась отличительная особенность сибирской белой армии: слишком слабо ядро царских офицеров-кадровиков (кроме генералитета). Большинство прапорщичьего типа — канцеляристы, учителя, лесничие, принудительно мобилизованные в офицеры по своим штатским "командным" должностям. Эти далеко не воинственные кадры после изгнания Колчака из Омска оказались во власти сугубо мирных профессиональных навыков. А после созванного в самом лагере митинга было выявлено значительное количество желающих работать в советских учреждениях.
— Там, вероятно, много мелкой интеллигенции, — спрашивает Владимир Ильич, — учителей, статистиков?
— Очень много. Несколько десятков для начала уже работает в наших земорганах.
— И вы уверены, что работают честно?
— Случаев нарушения слова пока не было. В массе своей при всяких условиях это плохие вояки.
Вдруг неожиданно быстрый отход от сибирских вопросов.
— Читали сегодняшние газеты? Знаете, что у нас на Западном фронте? — интересуется Ленин.
— Встретил Бухарина с последними сводками — обещает не сегодня-завтра Варшаву.
Едва заметная тень прошла по его лицу. Он покачал головой, сказал как бы для себя:
— Часто забывают, что большее количество приносит новое, иное качество. Оптимизм может обернуться легкомыслием.
И трудно было понять, кчему это относится — к Бухарину, или к последним сводкам, или к нему и к ним.
— Последнее письмо ЦК в Сибирское бюро ЦК РКП(б) — о посылке коммунистов на Крымский фронт[225] — при вас было получено? — спрашивает Ленин.
— Нет, после. Я ознакомился с ним здесь. Владимир Ильич подтянул к себе газету.
— Вот что скажу вам, — он взял карандаш и что-то отчеркнул в газете. — Военмора сейчас здесь нет. Поговорите с его замом, как наши дела на западе. А от себя добавлю: надо изворачиваться!
Я шел из Кремля в военный наркомат. И вновь взволнованно переживал только что законченную беседу. Вновь встало в памяти утомленное, строгое, простое и доброе лицо.
225
Вероятно, имеется в виду телеграмма ЦК РКП (б) Сибирскому бюро ЦК РКП(б) от 19 августа 1920 г. (См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 51. С. 349–350). Ред.