Не довольствуясь этим, т. X явился в Совет Обороны с жалобой на мои "безобразия". Он очень картинно изобразил "бесчинство", творимое Даниловым у стен Кремля, неприятное положение граждан, попавших в оцепление. Далее он указывал на то, что Данилов "бесчинствует" не только в Москве, но и по всей Республике; со всех концов на него поступают жалобы. В подтверждение этих слов т. X вынул большую кипу телеграмм. В заключение он предложил раз и навсегда положить конец "безобразиям" Данилова, упразднив его аппарат.
По существу, жалоба т. X была не только не основательна, но и поразительно легкомысленна. Во время его обвинительной речи я сидел словно на иголках; поднимал руку, махал ею и всем своим существом показывал, что после обвинения слово должно быть дано мне. Кроме естественного желания оправдаться, во мне заговорили и некоторые петушиные свойства.
Мои старания получить слово оказались тщетными: т. Ленин смотрел на меня ясными, спокойными глазами и как будто не видел меня, словно перед ним было пустое место.
После т. X выступил т. У, член коллегии одного учреждения, и от имени коллегии предложил аппарат Данилова расформировать, а работу передать представляемому им учреждению.
Снова делаю отчаянные попытки обратить на себя внимание, получить слово для защиты — и снова с теми же печальными результатами.
После т. У слово получил представитель военного ведомства т. Склянский. Он огласил короткую цифровую справку, из которой было видно, что облава дала хорошие результаты и дала бы еще большие, если бы ее не прервал своим вмешательством т. X.
Я был уверен, что теперь-то уже мне наконец дадут слово, что я оправдаюсь в возводимых на меня обвинениях и основательно потреплю моего обвинителя.
Неожиданно т. Ленин заявил, что он берет себе слово. Началась жестокая расправа над моим обвинителем.
— Конечно, — говорил т. Ленин, — попасть в облаву всякому неприятно. Мы можем выразить т. X соболезнование от имени всех нас. Если этого мало, можем чем-нибудь вознаградить его. А облаву все-таки надо было сделать. Вы видите, т. X, облава дала результаты, дала бы и больше, если бы вы не помешали. Вы говорите, что на Данилова со всех сторон жалобы? Это хорошо, это значит, что они что-то делают, не сидят без дела. Ведь их работа всем неприятна, поэтому на них и должны жаловаться. Вот было бы плохо, если бы на них не жаловались. Это значило бы, что они своего дела не делают.
Скажу откровенно, что в эту минуту я не хотел бы быть на месте т. X.
Обращаясь к т. У, т. Ленин сказал, показывая на меня:
— Вы хотите взять их работу? Это очень хорошо. Только сначала покажите, что вы умеете это делать. О них мы знаем, что они умеют, а вас не знаем. Вот вы сначала попробуйте, поучитесь, а потом приходите к нам сюда.
После этого т. Ленин заявил:
— Товарищи, вопрос ясный — голоснемте! "Голоснули" и единогласно провалили т. X и т. У.
Так, вопреки всем "демократическим" законам и обычаям, я в качестве обвиняемого и не получил слова для защиты.
Потом, когда я немного "остыл", мне сразу стало все понятно, между прочим, и то, почему т. Ленин смотрел на меня и в то же время как бы не замечал моего присутствия. Заметив мое "петушиное" настроение, он просто не дал мне возможности наговорить таких вещей, за которые мне потом самому было бы неловко. Нечего говорить о том, что сам я никогда бы не мог так защитить себя, как это сделал т. Ленин.
В Совете Обороны я несколько раз подвергался самым жестоким атакам, и каждый раз меня защищал т. Ленин. Вообще военная работа пользовалась его исключительным вниманием и поддержкой.[109]