Проведено это было по-разному, в зависимости от каждой области. В Литве и на Украине масса сельского населения относилась индифферентно или враждебно к восставшим; дворянство, католическое духовенство и в известной мере городская буржуазия симпатизировали им. Таким образом, вся тяжесть репрессий легла на эти классы. С одной стороны, старались уменьшить их влияние крупными конфискациями дворянских земель и наложением на земли помещиков, виновных только в том, что они были поляками, военных налогов с целью сделать их пребывание в крае трудным и разорительным; надеялись этим способом заставить их уступить место новым владельцам, русским по языку и православным по вере. В то же самое время, с другой стороны, старались устранить все то, что могло в польской части населения поддерживать национальные чувства. В правительственных учреждениях, в учебных заведениях, даже в католических церквах допускался только русский язык; польские библиотеки и типографии были закрыты. Наконец, последние униаты, которым правительство Николая I разрешило существовать в Литве, были обращены в православие; в сплошь католических округах отправление культа было подчинено стеснительным предписаниям; чтобы построить или даже только отремонтировать католическую церковь, требовалось разрешение, в котором чаще всего отказывали.
В самой Польше правительство также принялось за преследование религии и языка. Большинство монастырей было закрыто, имущество духовенства секуляризировано, конкордат отменен, управление католической церковью передано духовной коллегии в С.-Петербурге. Проводилась или подготовлялась замена польского языка русским на всех ступенях обучения. Исчезли последние следы административной автономии. Но главным мероприятием было аграрное и социальное преобразование, предпринятое под руководством того самого Милютина, который руководил реформой освобождения крепостных. Он верил, как и славянофилы, в то, что главным препятствием к сближению поляков и русских является латинская культура, которой пропитаны руководящие классы Польши. Чтобы снова ввести массу польского народа в его настоящее славянское русло, нужно было уничтожить влияние этих руководящих классов, освободить народ от их моральной и материальной опеки. Крестьяне за счет своих прежних помещиков были сделаны собственниками дома и участка земли, которыми они пользовались до тех пор на правах временных держателей; за небольшой выкуп денежные повинности и барщина были с них сняты. Общины были изъяты из-под влияния сельского священника (ксендза) и помещика. К тому же, плохо урегулировав древнее право сервитутов, русская администрация намеренно провоцировала конфликты между помещиками и крестьянами, причем посредником в этих конфликтах была она сама. Тут для нее открывался источник популярности, которым она собиралась широко пользоваться.
В конечном итоге Милютин совершил в Польше то же дело, что и в России, но несравненно более радикальным способом. Проведенная реформа в известной мере была выгодна русскому правительству, так как она ослабила его прирожденных врагов — польских дворян и священников; особенно же она была выгодна польскому народу, который благодаря ей приобрел большую свободу и благосостояние, чем когда-либо прежде. Что же касается национальных чувств, которые правительство желало подавить, — очень сомнительно, чтобы они исчезли при этом возрождении польского народа, и доказательством этого может служить применение новых суровых мероприятий, которые до самого недавнего времени ухудшали «реорганизацию» 1864–1866 годов.
Реакция в России. Подобно тому как следствием движения в пользу реформ в России была попытка либерализма в Польше, точно так же победа политики репрессий в Польше привела к реакции в России. Впрочем, даже в момент, когда казалось, что правительство все больше становится на путь либерализма, партия, настроенная против реформ, партия крупных чиновников, воспитанных в школе Николая, никогда не складывала оружия. Польские события укрепили ее, ослабив влияние на императора великого князя Константина и его либерального окружения и совершенно уничтожив влияние либеральных и революционных писателей на публику. День, в который Герцен в Колоколе высказал свои симпатии к полякам, был концом его популярности; «диктатура мнения» перешла к Каткову, который в Московских ведомостях резко выражал раздражение, вызванное неосмотрительными требованиями поляков, и инстинктивную потребность в твердом руководстве, пробудившуюся в массах вследствие долгих колебаний власти.
Однако этой резкой перемены общественного мнения было бы недостаточно, чтобы дать новый импульс правительству. Очевидной системой Александра II было окружить себя людьми различных мнений: в то самое время, как он потихоньку поощрял Каткова, он поддерживал Валуева, министра внутренних дел, который, будучи обвинен Катковым в либерализме, мстил ему, преследуя Московские ведомости предупреждениями и временными запрещениями. Чтобы постепенно уничтожить последних защитников либерализма или заподозренных в нем, нужны были революционные покушения и волнения, последовавшие одно за другим в самой России начиная с 1866 года.
Некоторые русские слишком многого ожидали от реформ. Подобно тому как крестьяне рассчитывали с освобождением получить и всю землю, так образованные классы поверили в «тысячелетие», в возрождение России. «Это было такое счастливое время! — писала Ковалевская в своих Воспоминаниях. — Мы все были так глубоко убеждены, что современный социальный строй не может дальше существовать, что мы уже видели рассвет новых времен, времен свободы и всеобщего просвещения! Мы об этом мечтали, и мысль, что эти времена недалеки… была нам так приятна, что это невозможно выразить словами». Поэтому велико было разочарование, когда увидели, что освобождение крестьян остановилось на полпути, что дарование местного самоуправления не приводило к дарованию свобод политических; что самодержавие применяло против новых устремлений строгости, достойные николаевских времен, в случае, например, с писателем Чернышевским, сосланным в Сибирь за роман Что делать?[35], который благодаря судьбе своего автора сделался евангелием молодых поколений. Это недовольство породило то состояние умов, которое Тургенев описал в Отцах и детях, назвав его «нигилизмом»: это — состояние ума, с трудом поддающееся определению; оно резко отрицает все, что не является наукой, на науку же смотрит как на единственную истину, единственное добро, более или менее ясно заключая, что это и есть то оружие, которое уничтожит заблуждения и тиранию.
35
Чернышевский был сослан на каторжные работы не за роман Что делать? а по обвинению в составлении и распространении революционных прокламаций, причем обвинение основывалось на ложных показаниях провокатора Всеволода Костомарова. Что касается романа Что делать? то этот роман был написан Чернышевским, когда он сидел в Петропавловской крепости, в предварительном заключении. — Прим. ред.