— Да, отец! Все, что ты приказал, будет исполнено.
— Хорошо, сын! Ну, а теперь, дети мои, смотрите!
Старик распахнул на груди рубаху и показал сыновьям ладанку на тонкой золотой цепочке, затем, раскрыл мешочек, достал из него знаменательную монету с продетою в нее цепочкой.
— Брат мой умирая завещал мне эту вещицу. Он просил меня не снимать ее с шеи до тех пор, пока Ассунте не исполнится 20 лет. Тогда он завещал мне вручить эту ладанку ей, как последнее воспоминание об ее отце. Но теперь мы переживаем такое опасное и тревожное время, что я легко могу умереть раньше времени, назначенного моим покойным братом для передачи этой драгоценной памяти его дочери. Надобно все предвидеть! И так, Рафаэль, если я умру, ты сними эту ладанку с моего трупа так же, как и я снял ее с трупа моего Эстебана, и носи ее на своей груди до того времени, когда настанет срок, назначенный моим братом. Если Рафаэль также будет убит, чего не дай Бог, тогда ты, Лоп, возьми себе эту заветную ладанку и, когда Ассунте исполнится двадцать лет, передай ее ей. Вы слышали мои слова, дети? Помните их и исполните все, как я сказал вам!
— Да, отец, мы все исполним! — почти в один голос ответили оба.
— Благодарю вас, дети мои! Господь не оставит вас и я надеюсь, что с Его помощью последняя воля моего бедного брата будет исполнена.
Молодые люди внимательно разглядывали в продолжении нескольких секунд пиастр и затем возвратили его отцу, который снова спрятал его в ладанку и повесил себе на шею.
— Теперь, дети мои, уже, три часа! Поезжайте скорее, чтобы пораньше вернуться домой. Во время вашего отсутствия мы здесь окончим наши сборы в дорогу, чтобы немедленно, по вашем возвращении, двинуться в путь.
И не отдавая себе отчета в том, что он делал, как бы движимый каким-то предчувствием, старик обнял своих сыновей, прижал их поочередно к своей груди и по несколько раз поцеловал каждого из них.
— Ну, да благословит вас Бог, как и я благословляю вас!
Молодые люди вышли с глазами, полными слез, унося с собой какое то тяжелое предчувствие.
Дон Рафаэль увозил с собой тяжелый чемодан, на который отец молча указал ему, выходя из комнаты. Оба молодых человека вооружились с ног до головы пистолетами, мачете, ружьями и ножами — все превосходной работы. С таким вооружением они не боялись никакой опасности.
Спустя несколько минут наши молодые люди уже мчались во всю прыть лесом.
Одновременно с ними из ранчо выехали три груженые фуры на тяжелых глухих колесах, запряженные громадными тучными быками, и направились по дороге в Тепик, где дон Сальватор Кастильо снял для себя и своей семьи домик. На этих фурах было нагружено самое ценное имущество ранчеро, которое он не пожелал оставить на разграбление бандитам.
Дон Лоп и Рафаэль благополучно достигли холма с невероятной быстротой, не проронив в пути почти ни слова.
Подъехав к холму, они соскочили с коней.
— Подожди меня здесь, брат! — сказал дон Рафаэль, навалив себе на плечи привезенный им с собой чемодан.
— Хорошо! — отвечал дон Лоп.
— Смотри, сторожи хорошенько!
— Будь спокоен!
Они пожали друг другу руки, — и дон Рафаэль поспешно удалился в чащу леса.
Отсутствие его продолжалось около часа, а когда он вернулся, при нем уже не было чемодана.
— Что слышно? — спросил он, подходя к брату.
— Ничего! — отвечал тот.
— Ну, так скорее на коней! — грустно сказал дон Рафаэль, — поспешим в ранчо, у меня что-то ноет сердце и томит какое-то ужасное предчувствие!
— И меня тоже, брат! Я сам не знаю, что происходит со мною! — сказал дон Лоп.
— Спешим, спешим, вперед!
Лошади рванулись вперед и помчались как, вихрь, по дороге к ранчо, оставляя за собой целое облако пыли.
Глава VI
О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИЛО У МОСТА ЛИАН
ВО ВРЕМЯ ОТСУТСТВИЯ ДВУХ БРАТЬЕВ,
И КАКИМ ОБРАЗОМ УМЕР РАНЧЕРО
Было около одиннадцати часов вечера.
Небо было звездное, луна, утопая в эфире, разливала свой мягкий, ласкающий свет на все окрестности; холодные мертвенные лучи ее безмерно удлиняли тени холмов и деревьев, придавая им какой-то фантастический вид; воздух, напоенный ароматами трав, был мягкий, теплый.
В лесу царила полнейшая тишина, лишь изредка нарушаемая каким-то неуловимым звуком, бесконечно слабым шорохом, таинственно совершающим свое дело под покровом темной ночи, животной жизни мириадов существ, или же печальным криком филина из своего гнезда. Время от времени раздавался где-то в густой чаще леса протяжный, точно насмешливый рев ягуара, призывающего свою подругу к водопою.