— Решено, сеньоры!
Отец Пелажио почтительно раскланялся и вышел.
Тогда дон Аннибал пригласил своего гостя в отведенную ему комнату, и оба они вышли.
После этого потайная дверь тихо открылась, и показался Сотавенто, осторожно озиравшийся по сторонам.
Убедившись, что никто не мог его видеть, он сделал угрожающий жест и произнес глухим голосом:
— Посмотрим!
Глава ХII
ПОСОЛ
Несмотря на довольно удачное выполнение миссии, порученной дону Аннибалу, мексиканские инсургенты еще несколько часов обсуждали меры, от которых зависел быстрый и благоприятный результат нового подготовлявшегося восстания.
Отец Пелажио объявил союзникам, что на этот раз вожди революционной партии решили покончить с испанским правительством. Тайные общества и восстановленные масонские ложи избрали главой национальных войск полковника милиции Итурбидэ, воинская доблесть которого была лучшей гарантией успеха.
Полковник Итурбидэ, которому суждено впоследствии провозгласить себя императором под именем Августина I-го и пасть от пуль своих же подданных, был единственным способным командиром, каким располагали революционеры. Он служил в испанской армии и доказал правительству метрополии свою преданность в сочетании с жестокостью.
Этот человек умел добиться своего и был очень выгодным приобретением для революции.
На этот раз мексиканцы хотели избежать досадной ошибки, допущенной ими раньше и едва не погубившей всего дела. Вот как это произошло. В 1814 году испанские войска, разбитые во всех сражениях, готовы были уступить революционной партии, основы которой, казалось, прочно утвердились на территории Новой Испании. Генерал Морельс, один из самых влиятельных либералов, втайне сочувствовавший учреждению республики наподобие североамериканских Соединенных Штатов, думал, что настала пора созвать Национальный Конгресс.
Этот конгресс, состоявший сначала из двенадцати депутатов, открыл свои заседания в Апатзингане, потом в городе Шипансинго, где он начал издавать декрет за декретом. Но едва власть гражданская утвердилась рядом с военной властью, как вместо единодушия началась взаимная борьба, и этот несчастный конфликт привел к печальным результатам. Конгресс, стесняя полномочия генерала-аншефа и тормозя его действия при всяком удобном случае, почти отнял у него возможность что-нибудь сделать.
Эти внутренние раздоры дали время испанцам оправиться. Мексиканская республика умерла, не состоявшись, а инсургенты принуждены были опять нести иго, от которого они рассчитывали избавиться навсегда.
Эти события отец Пелажио изложил инсургентам с той целью, чтобы они снова не впали в прежние ошибки. Его речь выслушана была внимательно всеми этими людьми, имевшими твердое намерение завоевать независимость страны и доверявшими патриотизму почтенного священника. Последний дал им понять, что излишняя поспешность с их стороны может только повредить делу и что следует действовать всем сразу.
Полковник Итурбидэ и главные вожди либеральной партии не могли еще начать революционного движения. Следовало обождать и выиграть время. Для этого, по мнению отца Пелажио, существовало только одно средство — послать к генералу, управлявшему провинцией, депутата с почтительной челобитной по адресу вице-короля.
За время отсутствия этого посла можно было потихоньку подготовиться к сопротивлению так, чтобы при первом сигнале вождей начать восстание.
Союзники с энтузиазмом приветствовали это предложение, позволившее притупить бдительность испанцев.
Однако, когда дело дошло до выбора посла, возникли большие затруднения. Большинство присутствующих принадлежало к богатым землевладельцам, давно известным своими передовыми идеями и подозрительным для правительства.
Многие из них пострадали от испанцев имущественно или лично и горели желанием отплатить своим врагам.
Действительно, испанские генералы не стеснялись вешать и расстреливать инсургентов, попадавших в их руки и нельзя было предположить, что они пощадят посла мятежников, стоящих вне закона и человеческих прав.
Вследствие этого каждый находил предлог отказаться от сомнительной чести представиться генералу.
Дело приняло затруднительный оборот. Отец Пелажио видел кругом угрюмые лица, не предвещавшие ничего доброго для его плана. Он чувствовал себя в затруднении и не знал, как выйти из него. Вдруг к нему на помощь пришел дон Орелио.
— Caramba! — вскричал мексиканец. — Нужно сознаться, кабальеро, что мы представляем странные фигуры, очень похожие на мышей в одной басне, хотевших привязать побрякушку к хвосту спавшего кота.
Это сравнение было так удачно, что, несмотря на серьезное положение, все лица прояснились.
— Действительно, — вставил дон Пелажио. — Dios me perdone! Мы сами не знаем, на ком остановиться.
— Между тем, мне кажется, нет ничего легче, как сделать выбор.
— Каким образом? — спросил священник.
— Нам нужен посол, человек храбрый! Мы все таковы, не правда ли? Нужно, чтобы этот человек по своему положению был достаточно свободен и независим. Только тогда может он принять на себя эту высокую миссию, не так ли?
— Да, вы правы! — отвечал отец Пелажио, не понимавший еще, к чему сведет речь мексиканец.
Все присутствующие, заинтригованные до крайности, устремили любопытные взоры на дона Орелио.
Тот, положив руку на плечо равнодушно слушавшего Сумаха, продолжал:
— Человек, нужный нам, здесь! Вот этот бравый полковник один может достойно выполнить это важное и славное поручение!
— Что? — вскричал канадец, вскакивая точно ужаленный. — Не шутите, пожалуйста!
— Я совсем не шучу, полковник, — возразил дон Орелио со снисходительной улыбкой. — Напротив, я говорю очень серьезно.
— Та, та, та, та! Оставьте это, дорогой сеньор! Ваша идея может нравиться вам, что же касается меня, то я нахожу ее нелепой и неисполнимой во всех отношениях. Черт возьми! — прибавил он, проводя рукой по шее. — Я знаю господ испанцев и не имею ни малейшего желания класть голову в пасть волка.
Отец Пелажио тотчас сообразил, как выгодно для всех это предложение. Поэтому он решил убедить канадца согласиться, так как это действительно был единственный человек, которого при настоящем положении дел можно было послать к испанцам.
— Вы ошибаетесь, полковник, — сказал он канадцу. — Мысль дона Орелио Гутиерреца превосходна, и вы, конечно, с этим согласитесь.
— Сильно сомневаюсь в этом, кабальеро! Признаюсь, мне любопытно узнать, как вы станете доказывать, что я должен позволить повесить или расстрелять себя для пользы вашего дела, — отвечал он с ироничной улыбкой.
— О, бог мой, очень легко, полковник. Выслушайте меня внимательно.
— Я весь превратился в слух!
— Вы один только можете использовать эту трудную миссию и вот почему: во-первых, вы иностранец, гражданин страны, с которой испанское правительство поссорится не прежде, как два раза подумавши; затем, вы полковник нашей армии. Вы понимаете, что оскорбление, нанесенное вам, не останется безнаказанным: я, ваш генерал, блестяще отомщу за него.
— Все это прекрасно, — отвечал с усмешкой охотник. — Я согласен, что испанцы не посягнут на мое имущество, так как если оно и существует, то, по милости бога, далеко отсюда. Но они могут взять меня в плен и расстрелять. Это имеет значение, я полагаю. Если я буду повешен, то ведь вы не вернете мне жизни? Что будет значить для меня ваше мщение? Я все равно превращусь в прах!
— Повторяю вам, что испанцы не осмелятся тронуть даже волос на вашей голове. Да и, кроме того, вы поедете не один! Благородный граф, которого вы здесь видели, обещался защищать вас.
— Гм! — возразил канадец. — Все это очень туманно. Но откуда вы знаете, что граф возьмет на себя такую ответственность?
— Пока вам изготовят полковничий патент и выдадут жалованье за два месяца вперед, я успею переговорить с графом и взять с него честное слово в том, что вы не подвергнетесь никакому насилию со стороны испанцев.